Однако одного краткого обзора литературных сайтов Нацу оказалось мало — ему захотелось немедленно приобщиться к миру свободных художников слова.
— Так, я примерно понял, о чём ты, но, может, лучше покажешь? Давай зайдём ко мне, тут близко. Отца, скорее всего, нет дома, так что нам никто не помешает, развлечёмся на полную катушку, — предложил он и тут же осёкся. В глазах мелькнул страх; руки ветряной мельницей закружились в воздухе, словно пытаясь найти опору, за которую могли бы ухватиться; обычно не в меру разговорчивый, Нацу едва смог выдавить из себя пару слов: — Э-э-э… Люси… Это не то… Чёрт! Ты только не подумай ничего, ладно?
— Я и не думаю, — тоном умудрённой опытом родительницы нараспев ответила Люси — так мама обычно говорила с ней, когда хотела успокоить или убедить сделать что-то неприятное, но весьма необходимое. С Нацу этот трюк тоже сработал: он заметно расслабился, лучезарно улыбнулся, вновь обретая своё неповторимое красноречие.
За поиском нужного сайта, регистрации и первоначальной навигации прошёл почти час. Последнего, как считала Люси, не требовалось и вовсе — Нацу ведь уже большой мальчик и во всём разобрался бы сам. Но он с таким живым интересом слушал её объяснения, что она не смогла отказать себе в удовольствии пощеголять своими знаниями и опытом более продвинутого пользователя.
— А ты сама пишешь?
Глупо было не ждать подобного вопроса, но Люси всё равно стушевалась, и теперь уже она мямлила, мучительно подбирая слова:
— Да, немного. Только не говори никому. Я… мне неловко…
— Дашь почитать?
«Сегодня что, день дурацких вопросов?» — мысленно взвыла Люси. Она никому не говорила о своём увлечении, жутко стесняясь и боясь реакции окружающих. Нацу, пожалуй, был первым, кто узнал о нём (если не считать бессловесных кукол, которым Люси рассказывала на ночь придуманные ею же сказки), и теперь предстояло решить, делать ли ей следующий шаг — знакомить со своими текстами. Не то чтобы она не была уверена в их качестве, просто опасалась, что рассказы в стиле фэнтези не придутся ему по вкусу. Люси уже знала, что нравится Нацу — они не раз и не два обсуждали свои предпочтения в любых жизненных областях — и сомневалась в своих способностях изменить его взгляды на некоторые литературные жанры. Возможно, он и не станет в открытую высмеивать её, хотя бы из чувства дружеской симпатии, возникшей между ними, но некий холодок в их отношениях появиться может — иногда люди неосознанно переносят своё отношение с поступков и пристрастий человека на него самого: мне не нравится то-то и то-то, и если это привлекает тебя, то и ты мне тоже перестаёшь быть симпатичен. Люси надеялась, что Нацу не принадлежит к подобным личностям — пока он не давал ей повода так думать. Однако проводить над собой эксперименты она категорически не желала, а потому попыталась осторожно донести до него мысль о своём желании и дальше пребывать в безвестности. Нацу её усилий не оценил.
— Писать только для себя эгоизм чистой воды, — скривился он. — Это всё равно что купить килограмм шоколадных конфет и слопать их в одиночестве, ни с кем не поделившись.
— Ты любишь шоколадные конфеты? — удивилась сравнению Люси.
— Не очень, — признался Нацу. — Но если бы ты меня угостила, ни за что бы не отказался.
Против столь обезоруживающей честности аргументов у неё не нашлось, и единственно правильным решением показалось дать допуск к одной из своих работ на сайте, все, как одна, спрятанных в черновики.
Нацу принялся читать сразу же (благо, рассказ занимал всего три странички), точно боялся, что Люси передумает. И даже не знал, насколько был близок к истине: юная писательница загнанным в клетку зверем металась по комнате, с ужасом наблюдая за его медленно шевелящимися губами, уже сожалея о минутной слабости, позволившей прикоснуться к её творчеству конкретному человеку, из плоти и крови.
Минуты складывались в космические Чёрные дыры, затягивающие в себя и время, и пространство, и, кажется, сам воздух: в ушах тонко звенело от напряжения, перед глазами мелькали яркие разноцветные вспышки, было душно, больно, страшно. И вдруг всё закончилось, сметённое широчённой (господи, как же у него так получается-то?!) улыбкой:
— Мне понравилось!
— Правда? — счастье растеклось по языку любимым тёплым молоком с мёдом, согрело всё разом, до кончиков мелко дрожащих пальцев.
— Конечно!
Нацу сказал это так, что мельчайшие сомнения растаяли ломкими льдинками без права снова принять твёрдую форму и ранить её острыми краями нерешительности и отчаяния. Даже если он хотел всего лишь подбодрить, как это делают близкие люди, и сказанное было правдой лишь отчасти (а может, и вовсе ею не являлось). Люси испытывала благодарность за одну только попытку прибавить ей уверенность в своих силах — подчас такая поддержка ценнее всего.
Однако её оказалось недостаточно, чтобы выпросить ещё одну работу — Люси осталась непреклонна, как самая что ни на есть каменная скала, и ни тяжкие вздохи, ни обворожительные улыбки, ни просительные взгляды на этот раз не сработали. Нацу оставалось смириться и довольствоваться уже прочитанным рассказом.
Зато никто не помешал ему на следующий день делиться своими впечатлениями по поводу работ другого автора и делать это, как всегда, громко, экспансивно, мало обращая внимания на бросаемые в его сторону косые взгляды.
— Я и подумать не мог, что найду там что-то реально стоящее, — эмоции били через край, заставляя лихорадочно блестеть его и без того выразительные глаза. — Но этот парень, Король Звёздных Духов… Никнейм у него, конечно, отстой, слишком пафосный, зато пишет он нереально классно! Я за раз проглотил пару его макси и даже не заметил!
— Мне бы тоже хотелось писать, как он, — мечтательно вздохнула Люси. — С такими работами, как у него, даже в издательство обратиться не стыдно.
Нацу вдруг посмурнел, растерянно поскрёб макушку, отвёл виновато глаза:
— Люси, ты только это… не сердись, ладно?
— Нацу, что ты сделал? — сердце обмерло, застыло испуганной птахой в груди.
— Понимаешь, мой отец, он… До переезда, когда мы жили в Нью-Йорке, он работал в издательстве, редактором. Главным редактором, — тяжело сглотнул Нацу. — И-и-и… и босс не захотел его отпускать… совсем. Поэтому он присылает отцу по почте тексты, а тот… тот их читает, ну, и там, рецензию даёт, всё такое… — Драгнил-младший глубоко вздохнул, как перед прыжком в воду, и скороговоркой выпалил: — В общем, я дал ему прочитать твой драббл, ты же меня не удалила из бет, и ему тоже понравилось, поэтому он хочет с тобой встретиться.
Что ей оставалось делать? Сердиться на Нацу не имело смысла — самое страшное уже произошло, оставалось пожинать плоды своей беспечности. А потому приглашение на ужин было принято, дядя предупреждён, наряд с грехом пополам подобран, аппетит потерян, а нервы взвинчены до предела. Немудрено, что палец, чересчур робко коснувшись кнопки звонка, заставил его лишь обрывисто тренькнуть, и если бы дверь не открыли сразу, у Люси вряд ли хватило бы сил позвонить ещё раз.
Глава дома, Игнил Драгнил, импозантный, ещё не старый мужчина, принял её весьма радушно: обрадовался новому знакомству, посетовав, что у них редко бывают гости, извинился за скромный стол, с неподдельным интересом слушал рассказы о родителях, многочисленных родственниках и бесконечным путешествиям по континенту. И только когда с ужином было покончено, наконец озвучил то, ради чего эта встреча и затевалась.
— Вчера Нацу дал мне прочитать твою работу, как я подразумеваю, не спросив предварительно разрешения, — судя по интонации, это был скорее вопрос, чем утверждение. Люси не могла отказаться от маленькой мести и согласно кивнула. — Так я и думал. Прошу, прости его — мой сын чаще сначала делает, потом думает.
— Ну, спасибо, папа, — неудержимо краснея, буркнул Драгнил-младший.
Люси едва сдержала смешок. Ей нравилось наблюдать за Нацу в минуты смущения: он мгновенно терял и свой юношеский апломб, и мальчишескую дерзость; так и хотелось потискать его за расцвеченные румянцем щёки, в довершении звонко щёлкнув по носу — для закрепления эффекта.