— Можно тебя спросить кое о чём? — потоптавшись за порогом с полчаса, он наконец сунул нос в кабинет, надеясь, что родитель не станет слишком подробно расспрашивать его о причинах столь странного интереса.
— Конечно, — Игнил немедленно отложил в сторону распечатку, всем своим видом выражая неподдельное внимание к проблемам сына.
— Вы часто ссорились с мамой? Я не помню, чтобы между вами происходило нечто такое, но, может быть, раньше, до моего рождения или пока я был маленьким?
— Случалось, — усмехнулся Драгнил-старший. — Твоя мама была довольно страстной по натуре, вспыхивала, как порох, могла раздуть скандал на пустом месте, из-за любой мелочи. Материнство очень сильно её изменило, она стала спокойнее. Да и я научился обходить острые углы в наших отношениях.
— А как вы мирились? Кто делал первый шаг?
— Обычно я, даже если инициатором скандала была она.
— Почему? — Нацу помнил принцип, которому его учил отец: кто умнее, тот уступит — и всё же хотел услышать ответ от него самого.
— Наверное, потому что я очень сильно её любил, — вздохнул Игнил. — И не хотел потерять из-за мелких недоразумений. Твоя мама это понимала, поэтому никогда не злилась долго и старалась сдерживать свой темперамент.
— И как это было? — не отставал Нацу. — Ты просто приходил и говорил: «Прости» или делал что-то ещё?
— Под «ещё» ты подразумеваешь подарки, я правильно понимаю? — Драгнил-старший посмотрел на сына поверх очков и, заметив неуверенный кивок, разочарованно поджал губы. — Нет, никаких подарков в этот момент я твоей маме не делал и совершенно не понимаю их смысла. Может, ты мне попробуешь объяснить? Зачем они нужны?
— Ну… — Нацу неуверенно пожал плечами, спрятав руки в карманы джинсов. — Чтобы задобрить, наверное. Показать глубину раскаяния.
— Если бы оно измерялось в каратах или количестве нулей на чеках, я бы с тобой согласился. Но ты сказал одно весьма интересное слово — «задобрить». Разжалобить, подкупить, умаслить — выбирай синонимы по своему вкусу. Я не против подарков как таковых, поэтому делал их твоей маме часто и совершенно без повода, но не в данном случае. Это всё равно что ударить, а потом угостить пряником или бросить пару сотен баксов. Унизительно, как по мне. Можешь не соглашаться, твоё право, но я думаю, что произнесённое с истинным раскаянием «Прости» стоит гораздо больше любых презентов. При условии, — Игнил назидательно поднял указательный палец, и жестом, и тоном выделяя главную мысль, — что ты и в самом деле понял свою ошибку и приложишь все усилия, чтобы не совершать её впредь.
— Я понял, па, спасибо, — Нацу задумчиво покивал, переваривая информацию.
— А теперь можно мне задать тебе вопрос? У вас с Люси какие-то проблемы? — видя, как стушевался сын, Драгнил-старший поспешил его успокоить: — Я спрашиваю это не для того, чтобы прочитать нравоучительную лекцию. И тем более не собираюсь вмешиваться в ваши отношения. Просто хотел уточнить один момент. Кажется, теперь я понимаю, почему она отказалась от публикации.
— Что?
Нацу не поверил своим ушам — Люси, которая, по её же собственным словам, специально подстроила знакомство с его отцом, вдруг добровольно решила не пользоваться результатами своих усилий. Что за бред? Зачем отмахиваться от такого шанса? Чтобы выглядеть в чьих-то (например, в его) глазах лучше? Думается, после всего произошедшего о его мнении на свой счёт она стала бы беспокоиться меньше всего. Испугалась? Это уже ближе к истине. А может, вообще наговорила всякой ерунды только из желания побольнее его уязвить? Очень даже вероятно. И кто вы в таком случае, мистер Драгнил? Правильно, лох, каких и свет ни видывал.
— Да, Люси позвонила на днях и сказала, что передумала. Причину она не объяснила, но просила ничего не говорить тебе. А раз ты спросил о ссорах, я подумал, что это может быть как-то связано, поэтому и нарушил обещание. Надеюсь, моё вмешательство не повредит.
— Нет, что ты, па! Так даже лучше, что я теперь знаю. Извини, мне нужно идти. И спасибо за совет! — крикнул Нацу, уже взбегая по лестнице на второй этаж.
По правде говоря, особых дел у него не было, но свалившаяся на голову новая информация требовала тщательного обдумывания. Получившиеся выводы оказались неутешительными — кому приятно чувствовать себя полным кретином, не видящим дальше собственного носа? Зато добавили уверенности и желания осуществить ранее придуманный план.
Действовать Нацу решил на перемене для ланча — ждать до конца учебного дня не было сил. Найти Люси не составило труда: после их «расставания» она больше не приходила в столовую, а пряталась в маленьком скверике во внутреннем дворе школы, всегда предпочитая одну и ту же скамью, лучше других спрятанную среди кустов. Раскрытая книга на коленях, бутылочка йогурта, из которой не сделано и глотка, окутанная одиночеством хрупкая фигурка, и в не угасшую осеннюю жару кутающаяся в безразмерный, толстой вязки свитер — эта картина мерещилась ему даже во сне, наполняя сердце какой-то щемящей грустью. Нацу шёл очень осторожно, стараясь, чтобы гравий под подошвами кроссовок шуршал не так сильно, словно девушка на скамейке была невиданной робкой птичкой, готовой от любого неосторожного движения или громкого звука улететь, испуганно трепеща крылышками. Он остановился напротив и, глубоко вздохнув, сразу принялся говорить продуманную ещё накануне речь.
Люси не шевельнулась при его появлении, не подняла головы. Нацу выпалил последнее слово и замер в ожидании хоть какой-то реакции, но её снова не последовало — ни через минуту, ни через пять, ни через десять. От долгого стояния на острых камнях (они почему-то чувствовались даже через толстую подошву) стопы начало покалывать; пришлось переступить с ноги на ногу, после чего на него наконец обратили внимание.
— Нацу, что тебе надо? — Люси вынула из уха пластмассовую капельку, заставив его мысленно обругать себя последними словами: как можно было не заметить тонкие проводки наушников, тянущиеся к сжатому в ладонях телефону?! — Каждый из нас получил, что хотел. Оставь меня в покое, пожалуйста.
— Нет, не каждый! — воспылал недюжинным энтузиазмом Нацу, плюхнувшись рядом с Люси на скамью. Даже за руку её придержал, чтобы она опять не отгородилась от него музыкой. — Ты отказалась печататься — мне отец сказал, ну, случайно вышло, так что не сердись на него, ладно? Почему, Люси? Из-за того, что произошло между нами? Так это глупо! Ну, пусть у нас ничего не вышло… хотя мне очень жаль, правда, и я бы хотел… ай, да не об этом сейчас! Ты должна попробовать. Это же такой шанс, один на миллион!
— Я всё решила, Нацу. Мне неловко, что пришлось подвести мистера Драгнила, передай ему мои извинения, если не трудно, и, пожалуйста, перестань за мной следить — это неприятно.
Пока он толкал речь, Люси успела освободиться, ожидаемо потянув вверх наушник, чтобы вернуть его на прежнее место. Теперь музыка стала играть отчётливее и показалась смутно знакомой.
— Что ты слушаешь? — неожиданно разыгравшееся любопытство заставило аккуратно забрать из холодных, не сопротивляющихся девичьих пальцев кусочек пластмассы и сунуть его в собственное ухо. И уже не было вокруг ни школьного двора, ни яркого солнечного дня, ни звонкой переклички детских голосов. Перед глазами встал полуосвещённый, заставленный всякой всячиной гараж, тёплый звёздный вечер и нежно-розовые манящие губы, беззвучно повторяющие навсегда врезавшиеся в память слова:
«Я скучаю по твоему смеху, по твоей улыбке,
Я скучаю по всему, что связано с тобой.
Каждая секунда — как минута,
Каждая минута — как день,
Когда тебя нет рядом…».
— Это же наша песня… — Нацу растерянно моргнул, переводя взгляд на низко склонённую светловолосую макушку. — Вернее, та, под которую мы… я не думал, что ты будешь её слушать… ну, там, знаешь, плохие воспоминания и всё такое…
Композиция, отыграв последние ноты, закончилась и через мгновение заиграла снова.
— Она что, стоит на повторе?! — удивился он ещё больше.
Люси отвернулась — так, чтобы совсем скрыть лицо. Нацу, помедлив, аккуратно развернул её к себе, уже догадываясь, что увидит. Сердце отчаянным гимнастом совершило умопомрачительный кульбит куда-то в бездонную пропасть, большой палец мягко повторил путь сорвавшихся с ресниц солёных капель.