— По-твоему, это смешно, да? — залившись густой краской стыда, спросил он.
Люси, зажав ладонями рот, помотала головой, продолжая давиться истерическим смехом — стресс и усталость не нашли иного способа вырваться наружу, и любые попытки остановиться оканчивались неудачей. Нацу, кажется, и сам это понял, поэтому лишь горестно вздохнул и, махнув рукой, пошёл прочь. Люси, задержав дыхание, поспешно закрыла глаза, чтобы не провоцировать новый приступ видом победно скалящегося Боба. Почти сразу полегчало; первый вдох дался с трудом, едва не окончившись позорной икотой, зато на выдохе ей удалось совладать с голосом, чтобы окликнуть Нацу, надеясь, что тот не ушёл слишком далеко.
— Помоги мне встать, пожалуйста, — попросила Люси, когда рядом с ней тихо шаркнули кроссовки: в какой-то момент ноги перестали её держать, и она съехала по стене вниз, наплевав на перспективу запачкать новые джинсы о грязный пол — упасть в обморок от перевозбуждения с высоты своего пусть и не гигантского роста было страшнее.
Нацу вполне удачно справился с поставленной перед ним задачей, но Люси не отпустила его руку, наоборот, сжала сильнее и потянула за собой, с удовольствием отменив отсутствие даже малейшего сопротивления — не хотелось тратить время на пустые разговоры. Около мужской раздевалки она притормозила и больше рассуждая вслух, чем реально интересуясь мнением своего спутника, спросила:
— Как думаешь, там ещё может кто-то быть или все уже ушли домой? Впрочем, это легко узнать.
Девичий кулачок трижды соприкоснулся с деревянной поверхностью двери, заставив ту, едва ощутимо вздрогнув, ответить приглушённым, приятным для слуха стуком, на который никто не отозвался.
— Ну, вот, никого нет, — Люси гостеприимно распахнула перед Нацу дверь, будто приглашала его не в святая святых сильной половины школы, куда ей априори был воспрещён вход, а в свою комнату. Так же спокойно села на лавку и сказала: — Раздевайся.
— Зачем? — испуганно отшатнулся от неё Нацу.
— Чтобы зашить дырку. Но если ты предпочитаешь ходить так…
Люси демонстративно убрала обратно в сумку выуженные оттуда иголку с ниткой. Нацу решил не вредничать.
— Отвернись, — снова краснея, буркнул он.
Шуршание одежды почти сразу сменилось шлёпаньем босых ног по полу — иногда побег лучшее средство от всех проблем. Люси, полюбовавшись на в спешке брошенные Нацу вещи, негромко хихикнула.
— Что опять? — недовольно донеслось из-за шкафчика.
— Такое ощущение, что здесь был человек-невидимка: одежда есть, а больше никого не видно.
— Действительно забавно, — согласился Нацу. — Вот уж кому с проблемой дырок заморачиваться не нужно — разделся и порядок.
— Прости, что смеялась — это нервное. Я испугалась тогда на химии. Реактивы так странно себя повели… Не знаешь, почему?
— Эм-м… нет, — с лёгкой запинкой ответил Нацу.
— Может, спросить учительницу? Она наверняка должна знать.
— Хочешь до конца года ходить на дополнительные занятия? Поверь мне на слово, одними объяснениями ты не отделаешься.
— Боюсь, к такому подвигу я не готова, — вздохнула Люси. — Даже если мне больше не нужно будет зашивать твои штаны.
— Неловко получилось, — смущённо кашлянул Нацу. — Даже не знаю, как в таком виде ехал бы домой. Так что спасибо, — Люси приглушённо угукнула, делая последний узелок — с пошивными заботами было покончено. — А ты что, всегда носишь с собой иголку с ниткой?
— Приходится. Как шутит папа, в моём случае земное притяжение нарушило все законы физики — я из тех людей, которые могут споткнуться буквально на ровном месте и упасть даже тогда, когда это в принципе невозможно. Поневоле начнёшь таскать в сумке швейные принадлежности, медикаменты, клей и прочую нужную ерунду. Ах, да, пришлось отказаться от каблуков и любой обуви со шнурками — на первых я подворачиваю ноги, на вторые вечно наступаю. Всё, можешь одеваться, я не смотрю.
Пока Нацу завязывал кроссовки, Люси, не удержавшись, устроила себе экскурсию по раздевалке. Ничего интересного ей найти не удалось (забытый кем-то носок и использованный презерватив не в счёт), кроме скромно притулившегося в уголке стика с порванной сеткой. Она с удовольствием помахала бесхозным инвентарём, в заключении с разворота заехав им по лбу подкравшемуся сзади Нацу.
— Может, попросить тренера взять тебя в команду? — попытался пошутить он, когда перед глазами перестали мельтешить противные чёрные мушки. — Удар что надо.
— Чтобы я ещё кого-нибудь покалечила? — не оценила его усилий Люси. — Хватит мне своих синяков да шишек. Как ты?
— Жить буду. Давай уже пойдём отсюда, пока ещё чего-нибудь не случилось.
Гулкий школьный коридор сменился разомлевшей на солнце улицей. Люси с удовольствием вдохнула горячий воздух — она любила жару и была бесконечно рада, что этот год проведёт именно у дяди Байро в Кентукки, а не у тёти Александры на Аляске или у троюродных братьев в Мэн. Вообще-то ей нравилось гостить у всей своей многочисленной родни, и эти переезды были полностью её идеей — чтобы не обременять кого-то одного и не обидеть всех остальных. Но уже со следующего года всё изменится: ей не будет нужды каждый год паковать вещи, ехать на другой край континента, привыкать к новому дому, полностью менять гардероб. Мир сузится до крохотной комнатки в студенческом общежитии, жизнь обретёт стабильность. Это одновременно и пугало, и притягивало — как любые кардинальные перемены. И всё же Люси жаждала их. Тем более что никто не помешает ей время от времени срываться в привычную круговерть лиц и мест — не для этого ли нужны каникулы и праздники?
— Можно тебя проводить?
Если честно, ей хотелось побыть одной: пройтись по тихим пыльным улицам, слегка отклонившись от уже ставшим привычным маршрута; заглянуть в магазинчик на углу, торгующий сладостями, и, возможно, решиться наконец купить странные на вид лакричные палочки; угостить оставшимся от ланча кусочком пирога старого лохматого пса, терпеливо ждущего хозяина около полицейского участка; покататься на видавшем виды городском автобусе, украткой рассматривая украшающие салон полустёртые наклейки — для каждой не терпелось придумать свою историю. Да и утренние события не добавляли желания общаться с человеком, переменчивым, как погода в горах — поди разбери, что у него на уме и какой номер он отколет в следующую минуту.
— Ты, наверное, ещё сердишься на меня, — будто прочитал её мысли Нацу. — Ну, и правильно, в общем. Я же повёл себя, как полный кретин: то в друзья набивался, то игнорил. Но это не специально, честно. Просто… Ты не будешь смеяться? Просто я растерялся. Девчонки же никогда не подходят первыми после ссоры, а ты ещё и извинилась, хотя у нас и ссоры-то не было… Вот я и не знал, что сказать. И тут эта лабораторка! Реальный шанс! Думал, посидим вместе, поговорим, так всё и наладится, само собой. Ну, кто знал, что так получится?! И опыт это неудачный, и наказание, и штаны…
Он был таким милым: краснел, смущался, размахивал руками, болтал без умолку, смотрел виновато и с надеждой. Она не смогла сказать «нет».
Из Нацу вышел отличный экскурсовод: за пару часов он умудрился рассказать десятки историй о городе и его обитателях, встретившимся им на пути, и делал это так живо и сочно, что Люси совершенно забыла о времени, уже нисколько не жалея о навязанной ей компании.
— Это глупо, но, кажется, я начинаю тебе завидовать, — призналась она, потягивая через трубочку молочный коктейль: изрядно проголодавшись, они заглянули в кафе и, оплатив заказ, устроились на открытой веранде. Нацу, в этот момент отправивший в рот полную с горкой ложку мороженого, удивлённо поднял брови, решив столь нехитрым способом компенсировать невозможность говорить. — Ты всю жизнь прожил в одном городе и знаешь о нём так много. Словно врос в эту землю. У тебя есть твёрдая почва под ногами, есть место, куда можно вернуться, своеобразная точка отсчёта…
— М-м-м! — прервал её Нацу, мотая головой и жестикулируя, собираясь то ли возразить, то ли согласиться.
Люси благоразумно замолчала: закончить мысль она может и потом, а вот послушать чужие не всегда удаётся — люди порой стесняются или забывают их высказывать.