Взбесившийся башер щёлкнул несколько раз.
В толпе тут же заверещали.
В пяти шагах от нас к «Куску угля» взрослый нетрезвый самец в яркой накидке «Змеиного укуса» сонно ощупал красное пятно, расползающееся по груди. Ойкнул, выронил вспененную бутылку эля, издал длинный свистящий звук и медленно опустился на колени.
Ещё один самец — совсем подросток, — подскочил на месте, схватился за простреленное бедро, и рванулся прочь, расталкивая окружающих с невиданной для раненного прытью. Поодаль от него на пластобетоне 13-й раскинула лапы убитая в голову самка, упавшая тихо, почти беззвучно.
Через миг потоки болельщиков взорвались в урагане визга. Взвизжали на сотни глоток, причём не победно и пьяно, как считанную минуту назад, а в паническом хоре учуявших опасность.
Многие тут же бросились врассыпную, но многие застыли на местах: кто-то падал на землю, подтягивал хвосты и закрывал голову, кто-то стоял в ступоре, поджав лапы к груди и испуганно оскалив здоровенные зубы. Но ожидаемо нашлись и другие — злые, решительные, готовые к неприятностям в любую секунду своей нелёгкой крысиной жизни. Те, кто даже на праздниках не расстаётся с любимым оружием…
Разглядывать, со всей очевидностью, было некогда, но я мог поклясться, что вокруг нашей со Шникки схватки из-под спортивных накидок вынырнуло не меньше дюжины компактных «домашних» башеров.
Продолжая заламывать лапу одноглазого, я двинул того коленом в живот, причём весьма удачно и болезненно, напрочь сбив предателю дыхание и заставив потерять равновесие.
Он попытался отмахнуться растопыренной левой, оцапарал мне край капюшона и бессильно клацнул зубами. Наконец-то выпустив его кисть и балансируя раскинутыми руками, я со всей дури лягнул противника подошвой в грудь.
Тот взвизгнул и упал на спину. Однако его напарники лжекрииты уже были совсем рядом. С обнажёнными башерами, быстрые, хищные, но определённо сбитые с толку, что же им делать с агрессивным объектом, которого они должны были мирно и в целости доставить в «Небесный мост»…
А что же сам агрессивный объект? Он снова, если будет позволено так сказать, блеснул смекалкой.
— Они хотят нас перебить! — завопил я. Навёл, словно безжалостные целеуказатели, обе разведённые руки на приближающихся казоку-йодда. — Всех перестрелять!
Повторяться не пришлось.
Ближайшего к «Комплеблоку-4/49» конвоира нашпиговали фанга ещё до того, как стихло эхо моего выкрика.
Второй смекнул шустрее. Успел выстрелить в ближайшего вооружённого фаната и даже прицелиться во второго. Но затем отважные жители Бонжура вколотили в его тушку не меньше десятка фанга, и он рухнул на пластобетон, окровавленный, скрюченный, подрагивающий в агонии.
Шникки же оценил случившееся и его перспективы почти мгновенно. Отшвырнул ставшее опасным оружие, рывком перевернулся на пузо и бросился прочь на всех четырёх, стараясь затеряться среди присевших и свернувшихся в комки.
Ему не позволили.
Набросились, схватили за хвост, вытянули на свободный пятак и начали безжалостно избивать.
Я отскочил, вертя головой и выискивая Ч’айю.
Думал, девчонка побежит куда глаза глядят… или беспомощно застынет на месте, примёрзнет, ошарашенная кровью, или… в общем, трудно сказать, чего я в точности ожидал. Но обнаружил кареглазую на прежнем месте — опустившись на левое колено, она внимательно наблюдала за дракой, а в руке её поблёскивал цилиндрик бомбы.
Я рванулся к ней, хотел подхватить и увлечь в редеющую толпу, на ходу восхваляя отважных бонжурцев… но уже через мгновение понял, что гениальный план оказался продуман не до мелочей.
Конечно же, чу-ха охотно перекончали ублюдков, якобы собиравшихся устроить бойню в праздничных гуляниях. И даже забили (наверняка до смерти) беднягу Шникки. Но кто-то из бдительных горожан вынул ствол позже прочих. Кто-то промазал в агента «Уроборос-гуми», зацепив случайного гуляку на другой стороне улицы. Кто-то просто проезжал мимо на гендо по открытой половине 13-й. Кто-то вообще потерял голову от страха и боевой ярости.
А ещё почти все они были изрядно пьяны…
Снова щёлкнул чей-то башер.
Ещё раз.
И ещё, тут же вливаясь в беспрерывную трескотню ударных механизмов.
В мой рюкзак с завыванием впилось, вторая фанга прошла прямо перед лицом, ещё несколько высекли искры в опасной близости от Ч’айи. Толпа, повинуясь лишь ей ведомым законам, начала изничтожать сама себя, не задумываясь ни о последствиях, ни о логике происходящего.
Вопили раненые, рычали обезумевшие, визжали детёныши и самки, звонко дробилось стекло. Со скрежетом сталкивались и заваливались гендо, перепугавшийся водитель фаэтона ненароком бросил транспорт на северный тротуар и основательно протаранил ларёк с жареными сверчками.
Кто-то накинулся на соседа с выставленными когтями или ножом в лапе, и теперь вспыхнувшие повсюду стычки едва ли напоминали честные потасовки спортивных противников…
Я согнулся в поясе и почти навалился на девушку, прикрывая всем телом. Выхватил «Молот», молясь известным высшим силам, чтобы не пришлось пускать его в ход. А затем Ч’айя вдруг перехватила инициативу. Свободной рукой сдвинула маску, притянула за воротник пальто и прокричала сквозь ор хвостатых:
— Знаешь, куда отступать⁈
И демонстративно приподняла светошумовой цилиндр.
— Держись точно передо мной! — выпалил я, и тут же кивнул: — Бросай!
Большим пальцем девчонка выщелкнула чеку до того ладненько, словно всю жизнь только и занималась активацией тактических бомб. По высокой дуге подкинула ту влево и вверх, одновременно отворачиваясь в противоположную сторону и увлекая меня следом.
Пригнувшись, мы одновременно зажмурились и приоткрыли рты, а через секунду над головами беснующейся толпы шарахнуло.
По глазам полыхнуло даже через сомкнутые веки, в уши будто вбили по комку ваты. Ощетинившиеся башерами болельщики взвыли ещё громче, перестрелка начала переплавляться в панический исход с 13-й улицы. Словно дождавшись сигнала, в паре кварталов от бойни тут же истерично заухали тетронские сирены.
— Вперёд! — прокричал я, не совсем уверенный, что Ч’айя расслышит.
Но ей и не нужно было приказывать. Девушка вернула маску на лицо, привстала с колена, и тут же сгорбилась; дождалась моей левой ладони на своей спине, и мелким шагом засеменила в проулок, куда я её направлял. Ловкая, бесстрастная даже под беспорядочным огнём, она без всякой паники послушно пригибалась каждый раз, когда я чуял угрозу и чуть сжимал пальцы.
Очередная дурная фанга с хлопком прошила подол её балахона. Ещё одна вновь щёлкнула по моему рюкзаку, на этот раз вскользь. А затем мы ввалились в неприметный переулок к востоку от «Куска угля», и вот тут уже бросились бежать со всех ног…
praeteritum
В тот месяц я в основном занимаюсь двумя вещами: весело и зачем-то убиваю себя, а ещё чуть менее весело — но столь же труднообъяснимо, — поддерживаю жизни других.
Если говорить точнее, то регулярно напиваюсь и подаю. Если говорить ещё точнее, изучаю самые сомнительные питейные заведения Бонжура, а ещё при каждом удобном случае делюсь мелочью с встречными попрошайками и дервишами.
Первое опустошает карманы, но ощутимо пополняет запас знаний о районе, который постепенно становится родным. Отныне (уверен, что не без влияния Нискирича) Ланс фер Скичира вхож в «Три пятёрки», «Весёлого толстячка» и даже «Хлум», но посещать последний часто опасно для жизни. Без шуток. При этом из «Годанаваро» меня вежливо выставляют (дважды повторять не приходится), а «Густую пену» я без сожалений покидаю сам — эль не пайма, много не выпьешь…
Второе увлечение опустошает карманы чуть медленнее, но позволяет обзавестись полезными знакомствами. По утрам на улицах меня (пока не очень активно, но всё же) начинают приветствовать гендорикши и тротуарные торговки, а в число прикормленных хвостов попадает Пятка и его шумная стайка малолетних водоносов.
Молва о доброй душе убогого терюнаши ползёт впереди меня, и именно отзывчивые местные советуют поселиться не в «Комплеблоке-17/44», а выбрать более чистый и уютный «Кусок угля». Размышляю, склонный согласиться…