— О, детка, — моя усмешка вышла значительно кислее нужного, — ещё как…
Возможно, в этот момент мне стоило обратить внимание, что детка даже не отреагировала на «детку». Но я не обратил. Шаркая ногами, как дряхлый столетний крыс, проплёлся в пищевой блок.
Мельком отметил, что запасы чинги изрядно истощились, но потянулся не к кружке — к пиале. Плеснул паймы, выпил залпом, почти не насладившись вкусом. В животе мгновенно разлилось знакомое тепло, по просторам черепушки прокатился лёгкий ветерок.
— Пожалуй, пришло время тебе очень многое рассказать, — пробормотал я, ощущая невероятный магнетизм дивана. Как можно бережнее отставил пустую пиалу, — теперь-то уж точно пора…
Обернулся и невольно вздрогнул — девчонка стояла почти вплотную, словно собиралась старательно обнюхать. Готов спорить, что если бы Ч’айя была самочкой чу-ха, в этот момент её челюсть бы мелко двигалась в имитации заинтересованного прикусывания.
Огромные карие глаза сверкали, и, несмотря на изнуряющую усталость, я поймал себя на мысли, что уже видел подобный блеск. А ещё подумал, что если сравнить мои запылённые штаны с благословенным районом Уроборос, сейчас в нём определённо поднимался новый «Слюдяной мост»…
— Расскажешь, — низким голосом подтвердила Ч’айя. Придвинулась ещё ближе. Ресницы её мелко затрепетали. — Но давай чуточку позже, хорошо?
Байши. Да кто я вообще такой, чтобы спорить с дамой?
А она в очередной раз доказала, что куда сильнее, чем выглядит. Ухватив за воротник, Ч’айя буквально выволокла меня в комнату, и дальше, в сторону кровати.
Наши губы слились: мои пересохшие, со вкусом горькой паймы, и её — мягкие, но требовательные и жадные. Так мы и пересекли гостиную, свившись в единое целое, при этом умудряясь ловко избавляться от одежды.
Впрочем, даже в этом вопросе больше активности проявляла девчонка, а мне только и оставалось, что балансировать и стараться не запутаться в штанинах. Ладно, скажу честно, я тоже отставать не собирался, и когда до кровати оставался шаг, стянул свежеперешитую рубаху и почти впился в девичью грудь.
Усталость решила обождать. Измотанность, тревога, дурные предчувствия — все они остались на полу вместе с одеждой, а от второго дыхания закружилась голова.
Чуть не раскидав пуговиц, Ч’айя рванула и мою рубаху, всё-таки вынудив вскрикнуть от пронзительной боли в свежей ране на боку. В какой-то момент показалось, что сейчас кареглазая отпрянет, охнет и начнёт причитать (да ещё отругает, что я плохо обработал дыры от когтей Пыльного), а вместо ожидаемого на одеялах мы неизбежно переместимся в район аптечки…
Но она словно не заметила вскрика. Более того, болезненный стон будто подхлестнул девчонку, а в мой сосок вонзились мелкие зубки, превратив стояк из каменного в болезненно-каменный.
Зарычав барханной пумой, Ч’айя опрокинулась на спину и увлекла за собой, сверху, тяжело и быстро. Стараясь не взвыть от нового укола в надломленных Сакагой рёбрах, я рухнул на неё всем телом, а вокруг поясницы тут же обвились крепкие бёдра.
Что тут скажешь?
Спроси меня минут десять назад, я бы истово поклялся на Свитке Двоепервой Стаи, что в ближайшие сутки не готов ни на что, кроме крепкого сна. Однако сейчас я ощущал себя… немножечко иначе. Внутри словно взорвалась светошумовая бомба, в висках колотило, а между ног подвесили гирю…
Это снова случилось жадно, бескомпромиссно, весьма быстро и даже болезненно.
Её ногти оставляли следы на моей многострадальной спине, невольно цепляли бугристую кляксу жидкого бинта на левом боку, зубы впивались в шею. Раскачиваясь подо мной в такт, ритмично подбрасывая и охая, девушка смотрела чуть мимо меня, и я запоздало — уже приближаясь к кульминации, — сообразил, что Ч’айя рассматривает наши блестящие сплетённые тела в отражениях на стенах и полотке.
Затем я кончил со звериным воплем, способным перебудить квартал, и Ч’айя повторила этот протяжный рёв…
Я распластался на ней, мокрый от пота, всё ещё подрагивающий и размазанный в лепёшку. Подруга судорожно втянула воздух, но даже не попыталась выбраться на волю; жарко дышала в ухо, что-то бормотала и нежно массировала мой затылок.
Вдруг спохватившись, я приподнялся на руках и постарался хоть искоса заглянуть в карие, чуть затянутые поволокой глаза. Спросил негромко и осторожно:
— Ч’айя?
Та отреагировала совсем не так, как я предполагал. Пробормотала едва разборчиво?
— Заткнись, Ланс… — Добавила без ожидаемой злости, устало, с довольной ленцой: — Слышать не хочу об этой суке…
Ах, ну да, действительно, разве могло быть иначе? Вот её -то появления мне сейчас и не хватало… но подумать об этом стоило до того, как выпрыгнул из штанов.
— У нас снова всё хорошо? — улыбнулся я. Попробовал перевалиться на бок, но мне не позволили, заставив и дальше прижимать к кровати.
— Ты вообще о чём? — Моя странная подруга покосилась, перехватила взгляд, и слегка нахмурилась, отчего морщинка на лбу проступила ещё заметнее.
— Хао, забудь…
Меня продолжало размазывать волной лютого блаженства, перемешанного с переутомлением. Байши, да как я вообще столько лет без этого прожил⁈ Пробормотал:
— Полагаю, разговоры могут подождать до утра…
Точно, могут. Особенно с учётом, что и осталось-то недолго.
— Могут. Но потом ты обязательно вспомнишь, о чём собирался поговорить со своей девочкой.
Мой «Слюдяной мост» едва не восстал из мёртвых, но на этот раз усталость оказалась сильней.
— Обещаю. А затем, Куранпу, мы должны будем сделать целую кучу очень важных дел, сисадда?
— Да, непременно. Но только после честного разговора, милый… а то я уже немного устала, что все вокруг интересничают и носятся с умным видом, а мне остаётся только хлопать ушами…
Её голос становился всё мягче и тише, глаза сонно слипались, но загривок мой — будто хорошему псу, выучившему новый трюк, — девушка продолжала разминать.
Я ощущал, как меня стремительно, до головокружения, уносит в сон. Куранпу блаженно улыбалась подо мной, по-прежнему не предпринимая даже попытки передвинуть на бок. А Ланс фер Скичира буквально растворялся в «своей девочке», безнадёжно утопая в податливом желе…
— О, детка, перестань… — прошептал я, с нарастающим трудом проталкивая слова через непослушные губы, — неужели тебе не приятно побыть чьим-то сокровищем, которое лучше держать подальше от чужих глаз?
Куранпу издала неопределённый звук, уже определённо с той стороны сонного забытья; тихий протяжный всхлип, совершенно не подвергающийся расшифровке, но я предпочёл посчитать, что хищница осталась довольна комплиментом. Хоть и слегка сомнительным.
— Клянусь, я всё расскажу, да… утром, детка, уже утром… никаких секретов…
Пожалуй, действительно пора. Особенно после свежайшего разговора с Хадекином фер вис Кри и целой череды удивительных ночных откровений.
Так мы и заснули: счастливый терюнаши Ланс Скичира и его Куранпу, которая, если задуматься, вообще-то должна была недурно меня пугать…
Девушка спала необъяснимо глубоко и безмятежно, словно находилась в укреплённой казоку-шин, а вовсе не в жалкой норе самого обычного комплеблока.
Убедившись, что хватка ослабла, я осторожно сполз в сторону. Подтянул подушку, набросил на обоих одеяло, и наконец-то провалился в долгожданное ничто.
Однако, в отличие от Куранпу, мой сон едва ли можно было назвать спокойным. Он пришёл ко мне рваным полотнищем, многозначительным, излишне тонким, тревожным и наполненным образами, полный смысл которых только предстояло истолковать.
В нём к бледношкурому явилась целая череда знакомых хвостатых, выглядевших чуть иначе, чем в привычной жизни. Они говорили странное и не менее странно вели себя, заставляя метаться по кровати и даже бормотать… а уже через четыре с половиной часа меня подкинуло, будто от укола ножом в жопу.
К счастью, панический рывок из кошмара ничуть не потревожил Куранпу. Она пробормотала невнятное, причмокнула, перевернулась ко мне спиной и неловко натянула на бёдра сползшее одеяло.
Ещё не избавившись от беспокойных образов сна, я оцепенело изучил её шикарный полуобнажённый зад, всё больше раздумывая о возможности ворваться в спящую, растормошить поцелуями и опалить, так сказать, утренним жаром…