Самочка удовлетворённо кивнула (без улыбки), коротко вскинула скрещённые пальцы. Амма казалась привычно собранной и бодрой, да вот только сегодня в светло-зелёных глазах мерцала тревога.
— Как твои дела, сестрёнка? Ты не голодная?
— У меня всё в порядке, старший брат. — Было заметно, что студентка хочет перескочить формальности и перейти к допросу, но воспитание и традиции… потому она сдержанно кивнула: — Мы с одногруппницами в предвкушении концерта «Восьмого цвета радуги». У нас места в одной из лучших лож «Абиман Арены», отец позволил купить на всех…
— Поздравляю, хвостик, — я порадовался, что врать не придётся хоть в этом вопросе, — ты и подружки станете частью эпохального упоительного безумия… Но позволь спросить, ведь сейчас ты дождалась моего появления в «миц-блице» не для того, чтобы похвастать поездкой в Чучсин?
— Ох, старший брат, ты снова видишь меня насквозь… Кстати, сам выглядишь неважно. Снова пил?
— Сестрёнка, умоляю, переходи к делу.
— Ойкоо… я думала, ты сделаешь это первым. В общем, Ритикама кое-что написал в семейном профиле… Неприятное и злое.
— Мне очень жаль тебе об этом говорить, хвостик, но твой брат Ритикама — дурак и конченый торчок.
— Да я знаю… — она невесело усмехнулась, — но если вести из Нароста хоть отчасти правда… Ланс, любимый братик, пожалуйста, не делай глупостей!
Ох, милый юный хвостик… как объяснить тебе, что «любимый братик» уже их наделал, но при этом не обидеть и лишнего не сболтнуть?
— Всё будет хорошо, сестрёнка, не переживай. Не скрою, мы немного повздорили с отцом, но обязательно помиримся…
В этот миг я снова подтвердил старинную истину, что лгать по гаппи куда проще, чем в глаза. Помиримся⁈ И это я говорил о чу-ха, по чьим венам вместо крови струились ненависть и ярость? Я был уверен, что старик никогда не простит оступившегося пасынка, даже если открыто объявит обратное…
— Обещаешь? — Амма даже повеселела.
— Клянусь. — И вдруг накрыло, перемешивая воспоминания прошлого с ароматами паймы, надломив броню, заставив жалеть о словах и поступках. Посмотрев ей в глаза, я добавил, на этот раз без какого-либо обмана: — Что бы ни случилось, хвостик, ты всегда останешься моей сестрой и можешь рассчитывать на помощь.
Однако откровенное признание вдруг оказало на сестрицу эффект, совершенно обратный ожидаемому.
— Ты меня пугаешь, старший брат, — она нахмурилась, отчего надбровная спиралька-украшение серебристо сверкнула. — Причём куда больше, чем когда попросил в долг целую гору денег…
— Эй, малявка, не заставляй меня повторяться — для страха нет причин!
— Может, тогда здоровяку вернуться в Нарост? Я смогу быть там через пару часов, и мы всё обсудим вместе, сисадда?
Я представил нас троих с Нискиричем за церемониальным столом для распития чинги, неспешно обсуждающих случившееся, и чуть не рассмеялся.
— Прости, Амма, не сейчас. Никак не могу, поверь. Очень много дел. Важных.
— У тебя всегда много важных дел…
— Сейчас они особенные.
— Ох, старший брат, какой же ты врун!
— Мы встретимся и поговорим, хвостик, я обещаю. Ты знаешь, что твой братец, хоть и врун, но готов ответить за совершённые ошибки, честно. Только позже.
Её брови сошлись сильнее прежнего, пальцы машинально погладили тонкий шрам, протянувшийся от шеи до подбородка. А затем Амма подалась вперёд так быстро, что зазвенели массивные модные серьги:
— Дурак, теперь ты напугал меня ещё сильнее!
В коридоре раздались осторожные шаги. Пока далёкие, у самой лестницы, но они определённо приближались к моему убежищу.
— Так, сестричка, мне пора идти. Не волнуйся, хорошо? Тискаю за уши, не болей!
И я выключил гаппи за секунду до того, как замок снаружи открыли ключом, а в комнату вошла Ч’айя. Её голову, замотанное в многослойный убор, венчало влажное полотенце.
— В этом доме столько потайных ходов, — утомлённо пробормотала девушка, запирая дверь и прижимаясь к ней спиной, — что мы могли бы жить тут годами, и ни разу не попасться на глаза клиентам Заботливой Лоло…
Речь её была расслаблена и нетороплива, напряжение из плеч исчезло, морщинка на лбу стала почти невидимой. На лице при этом до сих пор лежал такой отпечаток блаженства, что я почти позавидовал банному походу. Кивнул, дёрнул плечом, встряхнулся:
— Может, в другой раз. А сейчас нам придётся оставить гостеприимные покои Чёрных Юбок.
Вынув из шкатулки плоскую кобуру, я расстегнул поясной ремень и начал прилаживать одно к другому. Ч’айя вздохнула, прошла в комнату и устало опустилась на стул Гвоздодёра.
— У нас новые неприятности, не так ли?
— Ну… в каком-то смысле, да.
— Ох, Ланс, а ты нескучно живёшь…
— Премного благодарен, красавица…
— Ты снова пил?
Я замер, так и не вдев кончик ремня в последнюю прорезь; затравленно покосился через плечо. Байши, это не шутки, и все самки Тиама действительно слеплены из единого куска глины⁈
Пробурчал про крохотный глоток, только чтобы прочистить мысли. Вернулся к хитросплетению поясной сбруи. Ч’айя у столика покрутила в пальцах пиалу недавнего гостя, многозначительно хмыкнула, ещё более многозначительно помолчала. Размотала полотенце и ещё раз насухо протёрла волосы.
Гаппи снова подал голос. Постаравшись не измениться в лице, я приготовился попросить прощения за обрыв разговора и заготовил пару фраз для успокоения Аммы. Решил, что обязательно пообещаю всё взвесить, обдумать и, возможно, прямо сейчас ещё раз переговорить с Нискиричем.
Но это оказалась не названная сестра…
На пересыпанном мне свето-струнном слепке виднелся квадратный поднос с шестью аккуратно разложенными пуговицами разного цвета и размера. Завершала картинку лаконичная подпись, заставившая мои кулаки сжаться: «Поможешь выбрать, Нагината?».
Наверное, это и стало последней каплей.
После недавнего разговора с Сапфир волна злости, копящейся на окружающий мир и его распрекрасные сюрпризы, так и не смогла прорвать запруду. Но сейчас все мыслимые преграды лопнули с громким щелчком, будто иссохшая ветка…
Я встряхнулся всем телом, совсем как чу-ха (или как мышь, которую те в шутку почитали своим далёким предком). Да, хвостатые частенько делали так перед принятием серьёзного решения, а сейчас случай выглядел именно таковым.
Закончив цеплять кобуру к ремню, я застегнул пряжку и передвинул «Наковальню» на живот, точно под левую руку. Быстро раскидал нужные вещи между сумкой и рюкзаком, переставил к двери.
Молча передал Ч’айе подобранный с кровати гаппи. Та покорно надела, не возражая и не уточняя, но на меня косясь с лёгкой тревогой. Набросила через плечо собственную сумку, поудобнее умостила внутри шокерный башер.
Она была готова. Сама не знала, к чему именно, но полностью готова. Наконец спросила, негромко и без давления:
— Что ты задумал на этот раз?
— Переходим к резервному плану.
— Как я и говорила?
— Как ты и говорила… но с изменениями.
— Пояснишь?
— Чуть позже.
Убедившись, что ничего не забыл, я вышел в коридор; девушка не отставала. На подходе к известной комнате дверь приоткрылась, и навстречу выскользнул Гвоздодёр. Смерил взглядом, оценил настроение.
— Готовы?
— Готовы. Проведи нас к фаэтону так, чтобы…
— Я помню, терюнаши. Шагай ровненько.
И он первым двинулся к лестнице, прислушиваясь, принюхиваясь, и время от времени давая знак застыть на месте. Позволил беспрепятственно добраться до выхода на первом этаже, осторожно выглянул во внутренний двор уютного дома. Поманил, проводил до фаэтона — Ч’айя первой юркнула на заднее сиденье «Барру».
Поставив увесистую сумку рядом с ней, я прикрыл скрипучую дверцу и повернулся к охраннику Заботливой Лоло.
— Ага! — Гвоздодёр оскалился, откровенно забавляясь собственной проницательностью. — Что на этот раз?
— Новая просьба. Последняя, клянусь!