— Кто они, тварь⁈ Кто все эти самки?
Однако он вдруг ответил. Причём довольно внятно, чего было трудно ожидать.
— Не всё ли равно? — хрипло вырвалось из окровавленной пасти. — Тень, тень, ступень. Мои послушные подруги… послушные, междушные, да… Короткошёрстых и коротконосых легче править, да. Детёнышей особенно… ты хочешь, чтобы они тоже почитали Нагинату Когане Но?
Я ухватил его за убогую чёлку и запрокинул голову к спинке стула.
— Откуда ты узнал про Нагинату, борф⁈ Ты был в подвалах Пяти-Без-Трёх? Или услышал на улицах? Давно следишь за мной⁈ Давно решил потягаться?
Однако теперь Пуговичник молчал. Или больше не мог говорить, или не хотел. Самца затрясло, причём можно было спорить, что не только от ран. В комнате, до этого почти стерильной, запахло свежей мочой. Я брезгливо отступил от лужи под стулом, однако сливная система справлялась безупречно.
Оглянулся на шкаф с инструментами. На бидоны. На систему тросиков.
— Нет, пунчи… Так просто ты хвост у меня не скрутишь…
Наверное, случившееся потом было бы лучше напрочь забыть. Так бы мне хотелось, да. Ну, или как минимум прикопать в тайниках памяти настолько глубоких, что Ч’айя (или кто-то ещё) никогда не нашли бы и следа. Даже если бы я сам захотел рассказать.
Однако жалел ли я о сделанном дальше?
Вот это вряд ли, ведь меня воспитал Бонжур…
— Потерпи, малышок, сейчас будет легче…
Я без труда отыскал в рабочем шкафу многоразовый инъектор с обезболивающим.
— Ведь мы ещё поболтаем, сисадда?
Склонившись над Пуговичником, не без гадливости разодрал крючки тёмно-зелёной рубахи и сделал укол ровно между двумя дырками от фанга. Дрожь чу-ха стала не такой крупной, болезненные стоны почти прекратились.
— Хочешь узнать, на чём держится сила Нагинаты Когане Но⁈ — прошипел я.
Наверное, прошипел. А может, в тот момент мне и вовсе лишь казалось, что я разговариваю с Пуговичником?
Ещё раз оглянулся на «застолье» — шесть силуэтов на стульях, один скрюченный у стены. Самочка, ещё живая на утренней записи, уже не шевелилась, одной навеки застывшей позой попрекая терюнаши за опоздание. Как и самая новая тряпичная игрушка, юная, совсем подросток, до сих пор блестящая потёками крови на выскобленной морде. Один глаз был заменён, на месте второго зияла ужасная дыра, ведь её мучитель так и не выбрал подходящую пуговицу…
Они не могли говорить со мной. Но умели нашёптывать и убеждать.
Тогда я снова обыскал шкаф и нашёл-таки нужное — чистый, судя по консистенции порошка, стрих, наверняка купленный у местных толкачей Нискирича. Вероятнее всего, чтобы продлять мучения пленниц. Или доставлять ещё большее удовольствие их палачу.
Конечно, где-то на задворках сознания я отдавал себе отчёт, что трачу драгоценное время. Своё, Ч’айи, Хадекина фер вис Кри и всех (одна мысль о чём приводила в ужас) сородичей, запертых в «Корнях» и ждущих меня. Да, пожалуй, сейчас у нас с подругой были и более важные дела…
Но кто определяет эту важность?
Я плеснул катализирующего раствора в напёрсток (как и ожидалось, он хранился в банке с пуговицами), бросил щепоть стриха, перемешал, снарядил инъектор и сделал раненому ещё один укол, на этот раз в вену на шее.
Через пять секунд его дрожь окончательно прекратилась, он обмяк и запрокинул голову, будто и вовсе забыл про дырки в груди и плече.
— О, Нагината… — вдруг прошептал мой новый замечательный приятель.
С трудом разлепил спёкшиеся от крови губы; уши трепетали вразнобой, хвост вяло подёргивался.
— Ложная Нагината… Мы в «мицухе»? Ты пришёл посмотреть на моих девочек? Посмотреть-высмотреть. Дверь за дверью. Да… мои девочки, они прекрасны… Эти тоже стали достойными посланницами Когане Но в нашем ужасном мире… Ужасном-распрекрасном, да.
— Верно, пунчи! — Я покривился, но заставил себя нагнуться и поймать блуждающий взгляд разноцветных глаз. — Пришёл к тебе и девочкам. Поговорить. Ты же не против?
— Поговорить? Можно поговорить, очень можно, да, обязательно-притязательно… О, да ты и правда здесь! — Он удивлённо приподнял брови и прижал уши, будто только сейчас осознал, что происходит и кто перед ним. — Как ты нашёл Хритто?
— Мне показалось, Хритто не особенно прятался. — Я старательно протёр и отложил инъектор. Ещё раз проверил крепость ремня на плечах раненого. — Думал, тебя и правда так тяжело найти?
Он хихикнул, совсем по-детски, задорно помотал башкой.
— Верно-верно-достоверно… Прятать удобнее на самом видном месте, сисадда? Просто Хритто не ждал гостей. Нет, не ждал… прятался! Прятался-укрыватался, зря ты так! Хритто всё ждал тебя в «мицухе», да, показать-похвастать, унизить-принизить. А ты наоборот пришёл в дверь… Обо-ро-нат. Хритто был спрятан и защищён. И девочки его тоже. А ты пришёл в дверь и сломал ему дверь…
— О, пунчи, не переживай. — Спокойствие давалось мне с ощутимым трудом, но я даже улыбнулся. — Починим твою дверь. А сейчас ты молча послушаешь меня, и послушаешь очень внимательно, сисадда? Потому что я хочу попросить тебя сделать кое-что важное.
Он вздрогнул, как будто хотел расплакаться, усы жалко обвисли.
— Ладно. Только не делай Хритто плохо, хао? Хритто и так больно… Мы же очень похожие с тобой, мы же ходим, огибая свет. Свет-пересвет. Ходим. Не попадаем в пятна на полу. Нас не видно, Ланс. Это так удобно… Никто из нас не должен выходить на свет. Это наша судьба и проклятье. Кля-про-тье!
У меня скрипнули зубы.
Ошибаешься, тварь! Когда будет нужно, я первым шагну в круг света.
Но вместо опровержения я без жалости соврал:
— Хритто не сделают плохо. А боль уйдёт. Просто поверь и послушай.
— Конечно, я послушаю тебя, Скичира… — с неуместной улыбкой пробормотал Пуговичник, и на этот раз взгляда не отвёл. — Я всегда этого хотел… Хотел-вертел. Вертел-многодел. Не верил, но хотел… Хоть ты и ложный, но ты меня нашёл… Наверное, боги действительно помогают тебе, Ланс? Может, не ложный?
Теперь я не поддержал дружеской беседы, окончательно настраиваясь.
— Ну ты прости меня. Прости-отпусти, Ланс. Я сорвался, да. Рва-со-лся, сисадда? Когда узнал, что теперь ты работаешь на вистар… Но мы можем править гнездом вместе. Ты же меня простишь? Простишь-отпуст и шь? Ты настоящий, не ложный, совсем как мои девочки, великолепные глашатаи самой Когане… Мы будем вместе, как шар в шаре!
Я глубоко вздохнул, слегка откашлялся, и произнёс:
— Девять крохотных мышат,
Сговорились не дышать…
Один вдруг затих не шурша,
Осталось лишь восемь мышат.
Вообще-то в глубине души (в крайне встревоженной глубине) мне казалось, что после перестрелки и ужасов увиденного выйти на нужный ритм «низкого писка» будет очень непросто.
Может быть, даже придётся начинать заново. Или подогреть ублюдка дополнительной порцией наркотика. Но вместо этого всё вышло ровно наоборот — двуцветный взгляд Пуговичника остекленел уже на:
— У третьего лопнул глаз,
И шесть уже мышек сейчас.
Для верности дочитав до гибели пятой мышки, я пригвоздил его «отречением», а затем фонетическим фиксатором. Он охотно подтвердил и то, и другое, едва ли не с наслаждением и запинаясь:
— Бесвтная отнстельсть перплывт горинт радсти…
Я ещё раз оглянулся на овальный стол под тусклыми, почти уютными лампами. На разновеликие пуговичные глаза, внимательно наблюдающие за нашим разговором. На инструменты в шкафу, такие разнообразные и опасно-блестящие.
И отдал серенькому чу-ха приказ, жёсткий и неумолимый, будто повеление свыше; будто на миг я и правда стал грозной и неумолимой Нагинатой Когане Но, её оружием и глашатаем, призванным в этот мир, чтобы добела смыть скверну, вымести мусор и разогнать вонючую пыль…
Наверное, задержись я в цепочечной норе, то узнал бы многим больше. И про связь Пуговичника Хритто с сектой Пяти-Без-Трёх, и про его внезапный интерес к моей скромной персоне, и про наличие или отсутствие слежки за Дитём Бонжура. И даже про общее количество жертв ублюдка…