Не говоря ни слова, мадам Помфри подошла к небольшому шкафчику и, достав маленький пузырек с темно-синей жидкостью, протянула его Минерве. Та приняла его молча, сжав в похолодевших ладонях. Вот оно — решение ее проблемы.
— Но подумай хорошенько, — напутствовала колдомедик. — Тебе придется жить с этим всю оставшуюся жизнь.
Минерва сильнее сжала склянку, глубоко вздохнув.
— Я знаю, Поппи. Я знаю.
Следующие несколько дней стали самыми сложными в ее жизни. Никогда ни до, ни после ей не было так трудно принять решение. Часами она стояла перед зеркалом в своей комнате, разглядывая свой пока еще плоский живот. Пока ничего еще не было заметно, но пройдет всего несколько месяцев, и скрыть беременность уже не удастся. И что тогда? Преподаватель Хогвартса, декан факультета родила ребенка вне брака? Это бросит тень не только на нее, но и на всю школу. Чему она может научить детей, если за собой уследить не в состоянии?!
Но что если рассказать Снейпу? Что если новость о ребенке, его ребенке, заставит его измениться? И хотя разум подсказывал, что Северус Снейп не из тех людей, которых можно изменить, сердце шептало «попробуй, расскажи». Но, видит Мерлин, как трудно было на это решиться. Всякий раз, когда она сталкивалась со Снейпом в Большом зале или в учительской, язык словно прилипал к небу, не давая возможности сказать хоть слово. Несколько раз она ловила на себе вопросительные взгляды мадам Помфри, но колдомедик больше не поднимала эту тему, благоразумно решив не вмешиваться. Минерва знала, что она сохранит ее тайну при любом исходе. Поппи умела хранить секреты. Оставалось лишь самой решиться довести дело до конца.
И вот, после недели метаний и мучительных раздумий она всё же решилась поговорить со Снейпом. В конце концов, он отец ребенка и имеет право знать. Она больше не могла нести эту ношу одна. Улыбаться коллегам, делать вид, будто ничего не происходит, носить маску… всё это не для нее. Всё это слишком тяжело для нее одной.
В подземельях было темно и сыро. Ее шаги гулко разносились под сводами, замирая где-то в отдалении. Минерва невольно поежилась. Она никогда не любила спускаться сюда. Унылые мрачные стены навивали тоску, пробуждая в душе чувство безысходности. И как слизеринцы могут тут жить?!
Свернув в один из боковых проходов, она невольно замедлила шаг. Впереди сквозь щель неприкрытой до конца двери класса зельеварения пробивалась узкая полоска света. И доносились приглушенные голоса.
— … Вам стоит быть чуточку помягче с ними, Северус. Они всего лишь дети, — кажется, это говорил Слизнорт. Его мягкий тембр, который частенько раздражал МакГонагалл, трудно было с кем-то перепутать.
— Они ленивые, высокомерные и абсолютно бездарные, — послышался холодный спокойный голос. — Во всяком случае, большинство из них. Как можно постоянно терпеть их глупости?
Минерва в нерешительности застыла перед дверью, ее рука замерла в паре дюймов от деревянной поверхности, так и не постучав. Подслушивать было не в ее правилах, но разворачивающийся в кабинете разговор привлек ее внимание.
— Мой мальчик, Вы так говорите, потому что у Вас пока еще нет своих детей. Дети — это цветы жизни. Однажды, Вы это поймете. Когда возьмете на руки своего первенца. Поверьте, нет ничего приятнее.
— Прошу прощения, профессор, но я с Вами не соглашусь, — фигура Снейпа мелькнула перед дверью, на мгновение заслонив свет и заставив Минерву отпрянуть. Но, кажется, она всё еще оставалась незамеченной для находящихся в классе мужчин. — Как можно любить этих вечно орущих, все хватающих и ломающих существ? Они постоянно во все влезают, пытаясь обратить на себя внимание. Им вечно что-то надо. Если они чем-то недовольны, то сразу ударяются в слезу и начинают вопить. Нет уж, увольте. Я готов терпеть их в школе, это моя работа. Но что до меня лично, то я никогда не заведу детей.
Кажется, Слизнорт пытался ему возражать, но остаток разговора Минерва уже не слышала. Сердце в груди болезненно сжалось. Какая она дура, что хотела всё ему рассказать. Глупо было надеяться, что Северус Снейп, этот всегда мрачный, недолюбливающий весь мир человек вдруг обрадуется маленькой жизни, зародившейся внутри нее. Нет, этого человека уже ничто не изменит. Его душа слишком искалечена, чтобы ее можно было излечить.
Она едва ли помнила, как добрела до своих комнат. Ее душили слезы, и как только она закрыла за собой дверь, силы покинули ее, и она медленно сползла по стене на пол, больше не пытаясь сдержать рвущиеся из нее рыдания. Рука сама потянулась в карман, где лежал маленький пузырек с зельем, что дала ей Поппи. Всего один глоток, и проблема будет решена. Она вернется к прежней жизни и забудет об этом, как о кошмарном сне… Забудет ли? Разве можно забыть убийство собственного ребенка, пусть и не родившегося? Пальцы судорожно сжали прохладное стекло бутылька.
За окном медленно опускались сумерки, а она всё продолжала сидеть на холодном полу, сжимая в руках то ли свое спасение, то ли проклятие. Слезы давно высохли, она размышляла, тщательно взвешивая все за и против. Ребенок разрушит ее жизнь, ее карьеру, ее надежды. Ей придется отказаться от всего, о чем она мечтала. Ее жизнь навсегда изменится. Хочет ли она этого? Готова ли принести такую жертву?
Ее рука мягко легла на живот. Минерва прикрыла глаза, прислушиваясь к собственным ощущениям, и на короткий миг ей показалось, что она почувствовала ее — крошечную жизнь внутри себя, еще слабую, едва уловимую, но уже такую родную. И этого оказалось достаточно, чтобы всё встало на свои места. Решение всегда было перед ней, просто она боялась признаться себе в этом.
— Директор, я увольняюсь. Понимаю, это неожиданно, и сейчас лишь середина учебного года, но, боюсь, я вынуждена так поступить по причинам… личного характера.
Дамблдор отложил в сторону лист пергамента с заявлением и внимательно посмотрел на стоящую перед ним молодую женщину. Она не выглядела взволнованной или расстроенной. Казалось, она приняла для себя решение и теперь собирается следовать ему до конца. Такой была Минерва МакГонагалл, его лучшая ученица. Сильная духом, смелая, не боящаяся сложностей. Но был у нее один недостаток — она никогда не просила помощи, предпочитая встречать трудности в одиночку.
— Должно быть эти причины крайне серьезны, Минерва, раз ты решила покинуть Хогвартс столь неожиданно, — он поднялся из-за стола и подошел к ней. — Если это то, чего ты действительно желаешь, я не стану тебя отговаривать. Но я должен спросить, не хочешь ли ты что-нибудь рассказать мне?
Внимательный взгляд голубых глаз, казалось, пронзал насквозь, заглядывая в самую ее душу. Минерва почувствовала, как по спине пробежали мурашки. В голове вдруг забилась паническая мысль, что он всё знает, но она усилием воли заставила себя успокоиться.
— Нет, сэр, — как можно спокойнее проговорила она. — Ничего.
— Что ж, — после секундной паузы произнес Дамблдор и мягко, по-отечески, улыбнулся ей. — В таком случае, я желаю тебе удачи, Минерва. Мне жаль лишаться такого специалиста как ты, но и удержать тебя здесь я не в силах… да и не вправе. Но я хочу, чтобы ты помнила — в Хогвартсе тебе всегда рады.
— Спасибо, директор, — улыбнулась Минерва.
Когда она выходила за ворота школы, она чувствовала грусть. Здесь она оставляла свои мечты, частичку себя прежней. Той, кем она уже никогда не будет. Она не знала, что ждет ее впереди. Но она готова ко всему. Как всегда. Она справится. Обязательно справится.
========== Часть 3 “Долгая дорога домой” ==========
Комментарий к Часть 3 “Долгая дорога домой”
Досрочно написала))) надеюсь, не поторопилась))
Здесь и далее могут встречаться отрывки из оригинальных книг и фильмов.
Кейтнесс, Шотландия. Лето 1993 года.
Крошечная чечётка, весело щебеча, бойко перепрыгнула с ветки на ветку небольшого куста ракитника, не спуская своих глаз-бусинок с извивающегося в траве червяка. В лучах яркого июньского солнца темные пятнышки на ее спине и крыльях отливали иссиня-черным. Как и волосы притаившейся в соседних кустах маленькой охотницы. С минуту птичка выжидала, словно чувствуя опасность, но желание полакомиться червяком, в конце концов, взяло верх, и она, расправив крылья, сорвалась с ветки, устремившись к добыче. Но в тот момент, когда крошечные коготки впились в податливое тело червя, откуда-то сверху упала тень, и птичка забилась в тисках грязного куска мешковины, накрывшего ее целиком.