Она предпочла проигнорировать тонкий намек и сказала:
— Мне тоскливо. Поговорите со мной. Тут Эндрю попался, так как хорошо знал, что такое одиночество среди людей. Он поглядел на нее и понял, что нашел терпеливого собеседника. Она готова внимательно слушать его и при этом не быть слишком неразговорчивой. Он сможет коротать время в разговорах с ней.
— Что бы вы хотели знать? — спросил Эндрю.
Будучи тридцати, а не тринадцати лет, она широко улыбнулась и с интересом спросила:
— Если бы вы жили двести лет тому назад и получили бы возможность попасть в теперешнее время, вы бы это сделали?
Достаточно странно, но никто еще никогда не задавал ему такого вопроса. Эндрю раздраженно поморщился. Значит, ее совсем не занимает, хотел бы он жить тогда, в те времена?
— Да, я бы хотел попасть сюда, — отозвался наконец Эндрю.
Она же произнесла, грубовато выбивая путешественника из колеи:
— Меня, например, убедили бы одни только тампоны!
Шокированный Эндрю растерянно посмотрел на нее: она заговорила о таких интимных вещах! С мужчиной! Он было открыл рот, чтобы осадить нахалку, но неожиданно спросил:
— Хотели бы вы носить платье тех времен? А Джоанн продолжала, словно не слышала его:
— А что вы думаете о презервативах? До чего же она вульгарна, подумал Эндрю. Тампоны и презервативы! Какой хлам скопила она в своей голове!
— Что еще вы унесли бы с собой на два столетия назад?
Это прозвучало несколько высокопарно. А она ухмыльнулась:
— Ну, все и так ясно: автомобили, посудомоечные машины, — она описывала рукой круги, — телефоны, рентгеновские лучи, кондиционеры, медицинские достижения, зубоврачебное оборудование…
— Вы современная женщина.
— Будьте уверены!
— Какого… мужчину… вы бы взяли с собой?
Она удивила его немедленным ответом:
— Сантехника — он смог бы подключить воду и отрегулировать автоматическую стиральную машину.
— А как насчет современного телескопа? — допытывался Эндрю.
— Чтобы смотреть на звезды? Нет уж. Если бы я могла взять что-нибудь такое большое, выбрала бы спутниковую антенну.
Удивительно, но этот несовременный человек вдруг спросил:
— А лодочный мотор? Джоанн отмела это напрочь:
— Мужчина должен уметь грести, и еще есть паруса.
— Какого рода печку вы бы имели?
— Любой очаг устроил бы, а спички уже были доступны в то время.
— А холодильник?
— Это не обязательно. — Джоанн отмела ненужный предмет легким движением руки.
— Почему нет?
— Летом можно питаться с огорода, а зимой использовать вместо холодильника корзину снаружи дома. Моя бабушка упоминала как-то, что ящик с продуктами поднимали на дерево, чтобы уберечь провизию зимой от животных. Деревянный ящик служил холодильником. Так поступали в штате Огайо.
Все-таки Джоанн удалось привлечь к себе внимание Эндрю.
— С чьей стороны бабушка рассказывала вам эти истории?
— Со стороны моей матери. В ее семье записывали в книгу все о еженедельных делах и сохранили свои дневники. Они вязали носки и теплые шали. У них не было швейных машин, но разговоры о них уже ходили. Я хотела бы иметь такую машину.
— Так вы умеете шить?
— О небо! Конечно, нет! Но в такой ситуации я бы научилась. У них бывали вечеринки, и они надевали карнавальные костюмы, сшитые своими руками, и веселились.
— Я никогда не рассматривал те времена с этой точки зрения и не предполагал, что они были… веселыми. Я считал, что тогда люди занимались исключительно работой.
Джоанн задумчиво произнесла:
— Полагаю, что все дело в том, как относиться к окружающему миру. — Она посмотрела на него и добавила:
— Даже теперь.
Слова Джоанн прозвучали довольно жестко.
Эндрю бросил на нее быстрый взгляд: не издевается ли она над ним? Но Джоанн доброжелательно улыбнулась. Возможно, воспоминания о предках умиляли ее. И Эндрю был тронут. Он ничего не знал о своих собственных предках. Как было бы интересно узнать о них. Что они делали и как жили? Что было для них важным?
Джоанн продолжала:
— Во времена Великой депрессии — тогда моя бабушка была ребенком — ее мать, моя прабабушка, печатала адреса на почтовых карточках, чтобы оплатить пишущую машинку. Она давала уроки фортепиано до тех пор, пока не смогла оплатить пианино. Одной из первых она научилась печатать на пишущей машинке. Это, должно быть, было интересное время. Хотя и очень тяжелое.
Эндрю кивнул неопределенно, пожав плечами:
— К сожалению, я не знаю прошлого моей семьи.
— Вы могли бы поискать сведения о них в генеалогической библиотеке.
— А у вас есть такие сведения?
— Я знаю очень много о своих родственниках.
Он посмотрел на нее. Его удивил интерес девушки к истории своей семьи… и теперь он был заинтересован и собственной родословной.
Мог бы и он отыскать такие сведения? Отыскать дальних родственников, расспросить их? Но многие ли захотят иметь дело с Эндрю Парсонсом? Джоанн прервала его мысли, предложив неожиданно:
— Давайте начнем упражнять вашу ногу! В мозгу Эндрю вспыхнула картина: Джоанн, сидящая у него на животе и тянущая в сторону его поврежденную ногу. Губы Эндрю разошлись в улыбке.
А она сказала:
— Я не люблю отдыхать после ланча. Давайте прогуляемся!
Теперь Эндрю стал смотреть на Джоанн другими глазами. Она была личностью! Человеком, отличавшимся от других, в том числе и от него самого. У нее имелись свои взгляды и свои интересы. Едва ли не впервые посторонний человек заинтересовал его. И интересовался им. Это стало для него потрясающим открытием! Такое с ним случилось только тогда, когда он понял, что мать любит его. Тогда это был шок! Мама не только любила его, но и не забывала, когда он находился в отъезде. Ее письма приходили каждую неделю. Она писала обо всех новостях. Эндрю не отвечал. Но она продолжала писать ему, не обижаясь и не требуя ответа.
Будучи в Англии, вдали от дома, чуть ли не каждого вокруг себя он ненавидел, отвергал. В ответ на то, что отвергали его. Но не его мама: она одна во всем свете, казалось, интересовалась им. А вот отец хотел, чтобы Эндрю уехал. Да. Вот почему он был отослан из дому.
Отец, конечно, тоже писал ему. Эндрю с презрением читал длинные письма «приложи все свои усилия…» и так далее в таком же духе. Отцовские письма он сжигал. Но сохранил все письма, полученные от матери. Она была единственным человеком, кто был ему дорог…
Идя рядом с гостьей, чье имя он не запомнил, Эндрю понял, что отец, возможно, ревновал его к матери. И поэтому он рос таким одиноким, лишенным домашнего тепла, семейных преданий и традиций, даже своей страны, своего любимого Техаса.
Он, мальчишка, страдал вдали от своей семьи. Для него существование в чуждой среде стало сущим наказанием. Он был слишком неординарен во всех отношениях — от одежды до речи. И слишком самолюбив.
А ведь он мог поступить в Техасский университет…
Эндрю осмотрелся. Какая-то мелочь встревожила его, и он спросил свою спутницу:
— Где мы находимся?
— Вон там родник. Давайте посмотрим, нет ли там каких-нибудь следов животных. Вы разбираетесь в следах?
— Не ахти! — Как странно слышать техасский ответ, идущий из его собственных уст. Он ухмыльнулся.
У родника они увидели крапчатую голубую эмалированную кружку, свисающую с большого гвоздя, вбитого в кривую ветку. Эндрю снял кружку, сполоснул, зачерпнул воды и весьма галантно передал ее Джоанн. Девушка с наслаждением пила воду. Эндрю с улыбкой взял кружку из ее рук и выплеснул остаток воды, потом вытер ее носовым платком и, снова зачерпнув воды, выпил сам…
Джоанн молча наблюдала. Она была оскорблена: он протер после нее кружку! Она повернулась и пошла назад, не оглядываясь.
Он окликнул ее:
— Не спешите так. У меня повреждена нога, и я не могу угнаться за вами. Джоанн холодно осведомилась:
— Не можете определить направление?