«Ну и чего ж ты не сказал, если так, мол, и так? Язык тебе прищемило? Или ты теперь в дурачка играть будешь? Так, мол, и так? А как так? Иван полмесяца добивался разрешения сварить этот стык. Доказать хотел, что…»
«Он хотел доказать, а у меня кусок горбушки оттяпать? — распалился Сергей. — Я что — миллионщик, у меня что — из горла прет?»
А, пропади оно все! Встал, сплюнул сердито, зашагал под горочку.
— Пончики, пончики, пончики! — услышал голосистое сообщение.
Зойка. Молодчина, Зойка. Не было б тебя, вовсе хоть удавись.
— Привет, Зоюшка! — помахал Сергей издали.
— Привет, женатик.
— Ты, знать, раньше радицких петухов подымаешься?
— Поели петухов.
Глаза у нее — все лицо занимают. И светятся. Радостные какие-то, будто она вот только-только в лотерею «Волгу» выиграла. Стоял бы тут и стоял. Смотрел бы и смотрел.
— Пончики, пончики, пончики! — пела Зойка. — Сладкие — по пятаку, вкусные — по гривеннику. Навались, пока горячие. Девочки, девочки! Без паники! — погрозила она пальцем техникумовским девчонкам, атаковавшим лоток сразу всем гамузом. — Очередь и порядок. Платить надо, беленькая, у меня тоже не Азовский банк.
У техникумовских девчонок пончики — и основная, и второстепенная пища. Они потому и тоненькие такие, что, окромя пончиков, ничего не едят. Случается, на пончики тоже не хватает. У всех на что-нибудь да не хватает. Но когда не хватает на пончики, жить вовсе туго.
— Нету… — вымолвила девочка-блондиночка, трудно глотая и скорбно глядя на оставшийся в руке початый пончик. — Но я отдам. Нынче перевод жду. Отдам, вот честное-распречестное.
— Ладно, крой! — сердито махнула Зойка рукой. — Но когда пойдешь завтра в кино, вспомни должок. Я тоже в кино люблю. Дядечка! Эй, чего вы такой пасмурный? Берите пончики, враз повеселеете. Вам надо с мясом, у вас творог свой дома есть. Сколько вам?
— До чего ж ты весело работаешь, — похвалил дядечка в синей куртке нараспашку. — Тут лет десять такая сердитая бабка торчала, так я от этих пончиков прятался. Давай… штук… сколько на рубль без сдачи. Пахнут, — взял дядечка пончик прямо из лотка. — Правда, с мясом или с ливерком? Ну — жениха тебе ласкового да работящего. — И, весело улыбнувшись Зое, пошел куда-то по своим делам.
— Пончики, пончики, пончики!
И никому невдомек, что за веселым и певучим призывом вовсе не веселые, даже совсем грустные мысли. Не велика честь стоять с лотком середь площади. Правду сказал тот дядечка в куртке без пуговок: ведьма тут стояла, по копейке на шкалик собирала, да и не голодала, когда люди пайковые хлеба во сне видели. Теперь кто ж голодает? И это не утешение, что у лотка стоял сам светлейший князь Меншиков. Техноруку хорошо примеры приводить, он руководитель всего производства. Встал бы вот здесь, да чтоб в самый затишный час, когда пончики не берут, когда мысли донимают. Люди вон спутник создали, атомы расщепляют, плотины строят, целину осваивают. Даже Генка конопатый говорит: «У нас работа, какая нашим папенькам и не снилась. Сто десять атмосфер рабочее давление, пять тысяч киловатт».
В пончиках нет ни давления, ни киловатт. В пончиках ливер.
— Пончики, пончики, пончики! Ну, чего ты торчишь, чего ты таращишь, чего ты губы развесил? — не вытерпела Зойка.
— Да я что, я ничего, — виновато улыбнулся Сергей. И поплелся дальше. Пора. Как ни виляй, являться надо. Может, даже лучше будет, если поскорее. Не съедят же.
— Пончики, пончики, пончики! — слышалось вслед. И впервые отчетливо, сочувственно подумалось: «Ей тоже не сладко. Работеха еще та, а она вот держится. Она потому и молодец, что умеет держаться».
«Не надо бы на него кричать, — посмотрела Зоя вслед Ефимову. — У него житье — собака не позавидует. Пусть бы стоял, коль нравится».
— Погибаю, умираю, дохожу! — налетел откуда-то Никанор Ступак. Он теперь каждое утро налетает откуда-то. Умирает, доходит, погибает, а на самом деле других слов не найдет. Наверно, думает, эти тоже годятся.
Личность довольно смутная. Чем-то таким промышлял в голодные послевоенные годы. Сидел где-то лет пять. Вернулся плешивенький, но с целым забором золотых зубов. Устроился на завод, но живет не по заработкам. Носачов племяш, говорят на Радице. Почему так говорят, Зойка не вникала. Да и не вникнешь во все, о чем говорят на Радице.
— Дюжину, нет — сотню мне! — положил Никанор руку на край лотка. Другой рукой, невзначай, провел по Зойкиному плечу, не то погладил, не то муху согнал.