— Дед.
— Вот я.
— Смотри, никому не ляпни, что меня Терехов таким словом обругал.
— Да ты что, разве я Мазепа какая?
— Мазепа был мужского рода.
— Все равно хуже крысы облезлой. Ну, а если это слово ругательное или в этом роде, пойду и скажу: «Не смей. Наш род, может, познатнее любого княжеского, и это ничего не означает, что мы тут прокисшие шти хлебаем».
— Про шти тоже не распространяйся, — посоветовал Иван. — И вообще, не больно шебурши. Знатные рода давно не в моде.
— И-эх, скажешь! — запротестовал дед. — Эт пока тихо-мирно и все на местах. А если что, а если как? Мы, внучок, дороже золота, светлее солнца. На нас хоть в какую беду опирайся, мы не выдадим. А ты думал как. Вот выйду, кликну!..
— А тебя в милицию, чтоб тишину не нарушал. Уймись, некогда мне передачи носить.
— Так я что, я не к тому, — немного успокоился дед. — Я тебе к тому, что нас таких еще много у бога на учете. Если понадобится — мы от они. Тута. И вперед. А ты как думал?
Правду сказать, Ивану нравились такие вспышки. Горячим, верным, благородным сердцем рождались они. Отголоски славного времени, светлых душ, безоглядных подвигов. И если бы в самом деле решился дед выйти и кликнуть, Иван первым явился бы. Он свято верил, что это нужно, что это важно. Несгибаемые люди. Ну а гибких, вовсе бесхребетных хватает.
Из дому вышел Иван гораздо раньше, чем надо было. Любил он в такую вот весеннюю рань посмотреть на свою слободку. Много хороших, счастливых минут связаны с этой порой. Давно было и недавно, а все равно ушло. Будет ли? Повторится ли? Доведется ли?
Три года назад, возвращаясь с неудачной рыбалки берегом Москвы-реки, увидел Иван несказанное. Крутой скат, выстланный зеленым бархатом, золотые блестки одуванчиков, купинки задичалого, но буйно цветущего вишенника, чудо-крепость на фоне ясного неба, стая голубей, тонко высвистывающих крыльями, и девушка в белом. Стоит, вытянувшись к небу, смотрит, что-то сигналит кому-то руками. Не сказка, не явь. Что-то из древней мистики. Мелькнет на миг и растает в голубой бездне. Но если подойти и дотронуться до вытянувшейся в струнку девчонки, все это навсегда останется тут, можно будет смотреть хоть каждое утро.
С трепетно-оробевшим сердцем приблизился Иван к девушке. Отчетливо увидел языческое ликование в черных глазах, торжествующий призыв, летящий с ярких губ, услышался смутно, но понятно. А тонкие руки стремились уже не в небо, а к нему, куда-то приглашая. Текучие волосы пронизаны солнцем, легкое платьице готово улететь по ветру. И вся она — какое-то несбыточное мгновение, что-то из смутных грез. Но надо дотронуться, хотя бы одним пальцем. Надо. Нельзя же допустить, чтоб все это ушло навсегда.
— Ты Стрелец? — спросила девушка, смешливо щурясь.
— Прости… — все же дотронулся Иван пальцами до плеча девушки. — Это твои голуби?
— Где? — оглядела девушка край неба над крепостью.
Не было голубей. И чудо-крепости не было. Обыкновенные руины, мрачные и неживые. Но девушка не улетела, теперь ей нельзя было улететь. Она и до сей поры стоит в утренней дымке среди цветущих деревьев, расколдованная прикосновением его пальцев. Но, может, не следовало к ней тогда прикасаться. Пусть бы улетела вслед за своими голубями. Пусть бы осталась в памяти, какой увиделась в тот миг. Может, не довелось бы услышать о ней такое, что сказал вчера дед. И вообще, не следует превращать сказку в быль. Не для того созданы сказки. Были хватает. Всякой. От нее никуда не деться, если она и не по душе. И не в том дело, что от жизни надо укрываться за прекрасными выдумками, каждому, наверно, хочется, чтоб жизнь сама по себе была красивее. Так рождаются сказки.
Ничего сказочного не увидел Иван в это утро. Может, настроение было не совсем подходящее, а возможно, и нельзя смотреть сказки слишком часто. За сказками, если ими чересчур увлечься, можно живые дела упустить. А это лишь говорится: дорога дальняя, все притрется. Не успел сделать сегодня, никогда не сделаешь. Не хватило решимости однажды, во второй раз вовсе решать не доведется. Второй раз может быть, но уже не тот. Не встанет больше Танюшка на краю бархатного косогора, и незачем больше тянуть ей куда-то руки.
«Но почему опять с Егором? — острой болью ударило в самое сердце. — Знает же, подонок…»
— Привет, начальник! — услышал Иван знакомый голос. Пока дошло, что окликнули именно его, миновал дом и, оглянувшись, никого не увидел. Зато сообразил: Егор окликнул. Зачем? Да просто так. Сидит, скучает, перебаливает со вчерашнего перебору, ждет вечера. Или не просто так? Может, насчет Танюшки хотел что сказать. Было такое. В прошлом году…