Глаза у троллейбусного видения были под стать мультяшной Королеве: серые, словно слой глубоко уходящего в воду льда. И две эти льдинки смотрели на Диму с брезгливостью и презрением.
Он не успел ничего сделать. Двери открылись, и она удивительно изящно соскользнула со ступеней на улицу, откуда проводила троллейбус внимательным взглядом. Диме показалось, что женщина смотрит прямо на него, и тогда отчаянно пожалел, что не вышел следом, хотя шансов все равно не было никаких. Ни единого.
Когда за Димой закрылась дверь, Вера еще с минуту стояла не шевелясь, словно изваяние, смотрела на качающиеся в замке ключи и «держала лицо». Она была уверена, что сейчас Дима вернется, распахнет дверь и…
Дальше ничем не сдерживаемая фантазия показывала неприличное.
В мечтах Вера видела себя красавицей, достойной самых лучших мужчин, готовых бросить к ее роскошным ногам меха, бриллианты и новенький «Порш Кайен», увезти на Мальдивы и там, одетыми в цепи и ошейники, жрать с руки виноград. Иногда мечты захлестывали ее волной, и тогда она бросалась к «станку», долбила по клавишам с остервенением и жаром, отчего статьи получались сочными, с броскими аллегориями, запоминающимися, растаскиваемыми на цитаты. Для этого и нужно было всего ничего — мужчинку определенного типажа, глядя на которого хотелось вдохновляться, работать, творить.
Потом на нее обрушивалась суровая реальность. Мужчины к ногам не падали, в штабеля не укладывались, бриллиантов и мехов не дарили. В такие дни Вера молча курила у окошка, забивала на работу, довольствуясь вялой обработкой рассылаемых пресс-релизов, а когда требовалось что-то значимое, беззастенчиво подворовывала материалы коллег и, переставив местами пару абзацев, смело подписывала статью своим именем.
Муж тоже имелся. Вполне себе с именем, местный художник, но и к его творчеству, и к нему самому женщина давно охладела. Когда-то они познакомились на выставке, вели долгие разговоры об искусстве, Ренессансе, Леонардо, Малевиче, перебрали всех великих, значимых и как-то постепенно на этой почве сошлись. Вера писала о будущем муже вдохновенные статьи, договаривалась с местными телеканалами о передачах с ним, подсовывала творчество иностранным делегациям, в надежде, что заметят и даже переведут в великие или хотя бы модные, вроде Никаса Сафронова.
Потом это надоело. Муж надежд упорно не оправдывал. Картины распродавались плохо, телеканалы в гости уже не приглашали, а в музее искусств дважды сорвалась выставка по причинам тривиальным: он пил и часто не успевал подготовиться. Супруга злилась, скандалила, но против пьянства благоверного была бессильна.
В данное время супруг отсутствовал. После громкого скандала он, надутый и важный, переехал в свою студию — крохотную однушку на окраине, что Веру вполне устраивало.
Больше всего ее раздражало, что она и сама погружается в эту серость существования. Для встряски требовалась новая любовь или хотя бы увлечение, потому что без этого не получалось нормально работать. Не над статьями, нет. Она давно оставила желание стать первой и лучшей журналисткой города. Теперь Вера хотела написать книгу, разумеется, о любви, разумеется, о несчастной. Понукая свою Музу, женщина мрачно понимала, что ничего путного из задуманного романа не выходит.
Муза корчилась в агонии и давать подсказки решительно отказывалась, требуя подпитки.
На концерте местных готов она оказалась случайно. Возвращалась домой, наткнулась на истрепанную афишку, написанную вычурным шрифтом на простом листке формата А5, хмыкнула и завернула в клуб. Музыки этой группы она никогда не слышала, но заранее настроилась на провал, приготовившись разнести их в пух и прах.
Изнутри клуб походил на ад: вокруг бродили существа неопределенного пола, затянутые в черное, размалеванные в багрово-черно-белые тона, попивали и орали друг другу в ухо, поскольку из динамиков выли гитары, а солист рычал в микрофон слова песен. Слегка напуганная, Вера забилась в угол, заказала пиво, твердо решив, что уйдет через пятнадцать минут.
Музыка, к ее удивлению, оказалась неплохой, и даже текст вполне приличным. На уровне, так сказать.
После концерта она нашла музыкантов, представилась и решительно потребовала интервью. Молодой солист, лица которого журналистка не видела из зала, любезно предложил присесть.
Разглядев его, Вера охнула и села.
Вот это да! Колин Фаррелл, Антонио Бандерас в молодости и еще два десятка киношных испанцев замелькали у нее перед глазами. В животе вдруг потеплело, и, чтобы не спугнуть это состояние, женщина придвинула стул ближе, едва ли не касаясь красавчика бедром.