Его взгляд остановился на коробке, которую я держала в руках.
— Купила себе кроссовки «Рибок»?
Я прикрыла глаза и прошептала:
— Мне она никогда не писала.
Спазимо глубоко вздохнул, сел верхом на стул и стал поглаживать свои волосатые руки. Он знал, что Ада была моей единственной сестрой и на два года старше меня. Она хотела стать актрисой и жила в Риме. Однажды утром Джулио, ее жених, вернувшись после выходных, проведенных у своих родителей в Брианца, открыл дверь квартиры на площади Мальва и нашел ее повешенной на потолочной балке.
Вскрытие показало высокий уровень алкоголя в крови, и полиция сдала дело о самоубийстве в архив, считая его опрометчивым поступком молодой безработной актрисы. В тот день на рассвете сосед видел, как из квартиры вышел мужчина, личность которого так и не была установлена.
Это случилось шестнадцать лет назад. В агентстве из уважения к старшему фельдфебелю и ко мне об этом никогда не говорили. Я всегда держала язык за зубами, но все равно об этой трагедии знали все.
Я показала Спазимо записку Альдо.
— Будешь их читать? — спросил он, кивая на содержимое коробки.
— Не знаю.
Он приоткрыл свой широкий и тонкий рот, чтобы что-то сказать, но в последний момент передумал. Тут-то и раздался звонок в дверь.
Сидевшую в кожаном кресле моего кабинета женщину звали Лучиа Толомелли. На вид ей было лет тридцать пять. Ее маленькую и продолговатую голову украшала цветистая косынка, купленная на дешевом рынке. На первый взгляд она казалась худой, но ее истинные габариты выдавали объемистая задница и короткие пухлые ноги, обтянутые габардиновыми брюками бежевого цвета, которые делали ее настоящей матроной.
Я все еще была вне себя от неожиданной посылки, и мне потребовалось время, чтобы сочинить подобающее моей профессии выражение. Подвинув коробку на край письменного стола, я взяла бумагу и ручку.
Лучиа Толомелли пришла, чтобы поговорить о своем муже Альфио, который, как ей казалось, завел любовную интрижку с ее двоюродной сестрой Марией Веронези.
По выпуклому лбу женщины пролегла морщина; за слоем темной крем-пудры проглядывали усталость и бессонные ночи. Ее черно-матовые волосы поредели от постоянного прилизывания, а по влажным глазам было видно, что, скорее всего она недавно плакала. Я предложила ей стакан воды, но она вежливо отказалась и начала рассказывать:
— Мария для меня как родная сестра. Позавчера я принесла ей домашнюю лапшу и по ее лицу поняла, что ее что-то беспокоит. Мой муж находил ее приятной, и я всегда чувствовала, что они симпатизировали друг другу… — Она сделала паузу. — После работы он обычно идет в бар «Улиссе» поиграть в карты, но уже много вечеров я звоню ему, а его там нет. До Марии я тоже не могу дозвониться — ее тоже нет дома. Возможно, я все это выдумываю, но если бы вы добыли доказательства…
Вот все они так: доказательства! Лучиа Толомелли — большая поклонница комиссара Коломбо? А может быть, она смотрит сериалы «Полицейский участок»? «Адвокаты Лос-Анджелеса»?
Пока она посвящала меня в творческую ложь мужа, у меня было ощущение, что я смот рю детективный фильм с заранее известным сюжетом. Первая сцена полицейский подходит к трупу. Вторая сцена отойдя в сторону, полицейский блюет. Короче, в некоторых случаях все можно определить заранее.
Несмотря на смущение и робость, Лучиа говорила возбужденным и уверенным голосом теледивы, которая по собственной инициативе сделала себя героиней романа.
Сохраняя верность отведенной мне роли, я стала задавать ей вопросы, которые она уже не раз слышала по телевизору. С чувством жалости, чтобы оправдать собственную циничность, я представила дом, где она жила вышитые с любовью занавески, бесконечное ожидание, укладывание детей спать, напряженное вслушивание в затихающий шум мотора машины и тиканье часов с кукушкой в небольшой гостиной. Возникающие с криком мести Эринии. Ревность завладела сознанием женщины, которая выписывает журнал «Кто» и сама накручивает себе волосы на бигуди. Ею владела тревога. Созерцая в зеркале свое обрюзгшее тело, она думала, насколько моложе и приятнее ее кузина Мария.
Я сделала пометку: Альфио работает на фирме Эсселунго в Казалеккио ди Рено, потом записала их домашний адрес и адрес Марии, продавщицы обувного магазина на улице Бентини.
Лучиа вынула из коричневой кожаной сумки пару фотографий.
— Никогда не думала, что придется до такого дойти, — пробормотала она, приподнимаясь с кресла и надевая бордовую синтетическую шубку.
— Не беспокоитесь, — попыталась успокоить ее я.
Она слабо улыбнулась и уставилась на меня.
— У вас конъюнктивит?
Я машинально коснулась рукой правого глаза.
— Вам надо бы пойти к окулисту.
Я поблагодарила, сказала, что скоро ей позвоню, и любезно попросила закрыть за собой дверь.
Оставшись одна, я придвинула обувную коробку.
Уже час пятнадцать, как мы сидим здесь, перед гостиницей «Олимпик», в моей заледеневшей благодаря капризному аккумулятору машине.
Тим, высокий и разболтанный парень со светлыми, беспорядочно падающими на необыкновенно белый лоб волосами, каштановыми глазами и выступающими скулами. Под его распахнутой курткой виднеется майка с надписью «УЗАКОНИМ КОНОПЛЮ ».
— Почти всю ночь гудел на дискотеке, — зевая, произнес он.
— А что, дискотеки все еще есть?
Ею худая спина откинулась на спинку сиденья, и он недоуменно посмотрел на меня:
— Что за вопросы ты задаешь?
— И тебе там нравится?
— Рев этих мощных усилителей… басы просто заползают тебе под кожу…
— Прекрасна Ты все еще под их парами?
Он курил, уставясь в потолок автомобиля.
— С тобой бессмысленно говорить, ты слишком цинична.
Сама, того не желая, я невольно вдыхала марихуану, которую он курил.
— Я бы не прочь сколотить группу.
Он выпустил клуб дыма.
— Ты же хотел снять короткометражный фильм.
— Да, на цифру! — Он разошелся. — Когда-то снимали только на пленку, а сейчас каждый может сделать свой фильм, понятно? С музыкой то же самое. Покупай компьютер и твори, сочиняй, делай диски дома. Даже если не умеешь играть. Вот это демократия!
— Хотелось бы…
— Вот и все остальные такие, как ты, — пожаловался он.
— Какие? — безразлично поинтересовалась я.
— Сначала подвешиваете нам на шею гири, а потом мораль читаете.
Я оглянулась и убедилась, что пачка все еще лежала на заднем сиденье.
— Дай-ка мне этот косячок. Ну…
Окна комнаты первого этажа были плотно зашторены. Кто знает, сколько нам еще ждать, прежде чем кто-то подаст признаки жизни. Я повернулась к Тиму и уткнулась прямо в объектив моей камеры Nicon coolpix. В этот момент синьора Комолли и ее любовник выходили из гостиницы. Я дернула Тима за руку, чтобы он взял их в кадр. Через мгновение он обессмертил их тайный поцелуй.
— Эти двое любят друг друга, а мы тут портим им жизнь.
— Ты слишком добр, Тим, — скептически пробормотала я и закурила «Кэмел».
— Если бы у меня была девушка, я бы ей не изменял.
Я не выдержала и рассмеялась.
Он недовольно посмотрел на меня:
— Ты не веришь?
— Да верю, верю…
— Я не хочу закончить, как ты, шеф.
— Спасибо.
Через четверть часа я высадила Тима около его мотороллера.
Вечером я забежала в бар на улице Гоито и пропустила свой привычный бокал джина.
Чтобы тайком попасть на кладбище Картезианского монастыря, мне пришлось нарушить закон.
И вот я дома: в три часа сижу в полуобнаженном виде в гостиной на бархатном цвета зеленого флага диване после холодного душа и двух чашек кофе. Вынимаю из коробки письма Ады и начинаю наугад читать.
«Джорджиа не поняла бы моего любовного романа с А., ей не понять, что это значит, она не тот тип, и всегда такой останется. Ты ее знаешь, она не интересуется парнями…»