— Интуиция, товарищ капитан.
Воблин поморщился.
— Я твоя интуиция, пацан! Понятно? Мой опыт все-таки побольше твоего. И я предпочитаю, чтобы на войне каждый занимался своим делом. Мы сейчас не готовы к активным действиям. Наша задача — сохранить жизнь бойцам. Если мы сейчас свяжемся с центром боевого управления и только заикнемся про бредни старого разбойника, то нас немедленно заставят самим решать проблему. Разве вы не знаете, что в армии так всегда — кто кидает идею, тот первым ее и решает. Потому требую забыть все, что вы услышали в кишлаке.
— Я так не могу, — из-за спины Воблина сказал Ашот и принялся нервно грызть ногти. — У меня земляк служит в автобате, через пару дней ему с колонной проезжать мимо этого кишлака. А вдруг ему здесь шиздюлей навешают? Получается, что я знал об опасности, но его не предупредил… Не могу я так…
— Ну, хорошо, — процедил Воблин, яростно расчесывая багровую шею. — Один не может, другой не может… Сборище безвольных мудаков… Хорошо, будь по-вашему. Я поставлю в известность цэбэу о приходе банды. Только они получат информацию не от меня, а от первоисточника… Нестеров! Бери с собой пятерых бойцов, шиздуй в кишлак и приведи сюда этого вашего старика Хоттабыча. Для начала я его переправлю к хадовцам, пусть они ему иголки под ногти засунут, а потом динамо-машинку к яйцам… Узнаем, что у него на уме и кто такие его хозяева.
— Вы чего, товарищ капитан! — отшатнулся от начальника штаба Нестеров. — За что его сдавать хадовцам? Там же звери работают, а не люди!
— Вот именно звери и нужны для поисков истины, мальчик.
— Нет, — покрутил головой лейтенант. — Так нельзя… У него жена с кровати не встает, трое детей малолетних. На фига издеваться над человеком?
— Нестеров прав, — поддержал товарища Ашот. — Не надо мужика трогать. Он нам доброе дело сделал, что предупредил, а мы его зверям сдать хотим.
Воблин всплеснул руками.
— Я тащусь от вас, товарищи офицеры. Вы сами для начала разберитесь, чего хотите! Если намерены обезвредить банду, то сперва обработайте все источники информации, чтобы иметь полную и достоверную картину. А если собираетесь пересчитывать чужих детишек, то лучше засуньте свои языки себе в задницы и молчите! Прислушайтесь к совету старшего товарища. А то хотите и рыбку съесть, и на фуй сесть.
— Не только мы, — вздохнул Ашот. — Все так хотят — объять необъятное. И коммунизм в Афгане построить, и чтобы в нас не стреляли.
— Все! Вопрос решен! — перебил его Воблин. — Ночуем здесь. Даже если в самом деле «духи» намереваются обустроить здесь склады, то этой ночью они нас не тронут и дадут спокойно уйти утром. Можете до заката заняться благотворительностью, скупить все дерьмо в близлежащих дуканах, вылечить от сифилиса всех местных жителей и обменять хлеб и сахар на анашу. Все свободны!
Батальон готовился к ночлегу. Бронетранспортеры и боевые машины пехоты расположились кольцом, в котором прижались друг к другу бензозаправщики, полевая кухня и командно-штабная машина. Звягин, организуя выносные посты, выехал на противоположную окраину кишлака, ближе к горам. Вартанян и Нестеров сидели на броне и готовили схемы постов и маршрутов часовых.
— Мне нравится твоя медсестра, — не вынимая изо рта сигареты, сказал Ашот. — Ты с ней уже перепихнулся?
— Нет, — ответил Нестеров, не поднимая головы. Он рисовал на тетрадном листе схему опорного пункта.
— На твоем месте я бы предложил ей переспать. Ты холост и обворожителен. Или боишься Воблина?
— Кто у тебя в третьей смене пойдет?
— Пиши Курченко и Богданова…
— Шарыгин! — позвал Нестеров.
Сержант вместе с Бенкечем менял пробитое пулями переднее колесо.
— Шарыгин, сгоняй на кухню и принеси нам с Вартаняном ужин… Вообще-то возьми три порции. Медсестру тоже надо покормить.
Вартанян, долго вымучивая первое слово, сказал:
— Д-для такого случая жертвую вареньем из ереванской айвы.
Гремя ботинками, он шумно спустился внутрь машины.
— Послушай, Ашот, а где устроить ее на ночлег?
— О! — Вартанян вынырнул из люка с банкой варенья в руках. — Это уже ближе к теме. На своем матрасе, разумеется. Но сначала спроси у нее: мол, где вы, мадам, предпочитаете спать — на железном полу бэтээра или на моем матрасе? Она, конечно, скажет: на матрасе. А ты ей: ладно, фиг с тобой, но учти, что сначала я сверху, а ты снизу, а потом поменяемся.
Нестеров вздохнул:
— Дать тебе нитку с иголкой, чтобы ты зашил себе рот. Словесный понос какой-то…
— А ты разве не хочешь бабу?
— Хочу. Но вот так — в бушлате, внутри бэтээра… Нет, так не могу.
— Понимаю! Тебе нужен душ, двуспальная кровать, накрахмаленные простыни.
— Не тренди… Простыни тут вовсе ни при чем. В женщину, прежде чем с ней спать, надо быть влюбленным. Хотя бы чуть-чуть.
— Ты романтик, старичок. В отличие от тебя я априори влюблен во всех женщин планеты… Учти, сегодня у тебя единственный шанс. Воблин уже положил на нее глаз. Это гарантированный успех. Медсестра отдастся ему из жалости.
— Возьми у меня в правом кармане гранату.
— Зачем?
— Засунь ее себе в рот. Я больше не могу тебя слушать.
В тусклом свете зеленой лампочки Ашот растаскивал в утробе машины ящики с патронами, сооружая из них какое-то подобие стола. Скатерть заменил большой красочный плакат-реклама. Белозубая девица в голубых джинсах счастливо улыбалась из-под банок тушенки и головок чеснока. Расставив кружки, Ашот сел на хрупкий стульчик наводчика пулемета и закурил.