Глава 1
Когда Лоза, Лозка, родное дитё, заплетая лукошко из вымоченных, влажных прутков, повела кистью, и на мизинце у неё полыхнул огонёк, Тая едва не вскрикнула. Огнь! Огневицу дочке намаяло!
На языке сразу стало кисло, а в груди тяжело, тошно. Ладно бы что другое прилипло. Да хоть Птичий Бог в ухо клюнул! Думала, Хлябь мужнина сущим наказанием является, так вот тебе, дура, подарочек. Огнь!
– Лозочка! – позвала Тая.
Булькнул, погружаясь в воду, только что намытый горшок.
– Да, мамочка!
Лозка подскочила к лавке, к корыту на табурете, полному грязной посуды. Востроносенькая. Коса растрепалась. На мизинце её так и закручивались рыжие лепестки.
– Сядь.
Тая подсадила дочку. Подвижная Лозка заболтала ногами. Тая постаралась, чтобы голос её звучал ровно, доброжелательно.
– Доченька, откуда у тебя это?
Она взяла Лозку за руку и отстранила мизинец с пылающим ноготком от остальных пальцев.
– Огонёк?
– Да, огонёк.
– Красиво, да? – заглянула в глаза Лозка.
– Красиво, но и опасно, – мягко сказала Тая. – Помнишь, мы говорили с тобой про нехорошие вещи?
– Он совсем не жжётся! – запротестовала Лозка.
– Это пока.
– Мамочка, ты потрогай!
– Ты знаешь, что такой огонёк делает с человеком?
– Он же смешной!
Тая добавила в голос строгости.
– Ты никак в печь смотрела?
Дочь вытаращила серые глазёнки.
– Нет, мамочка! Я помню, что нельзя.
Она замотала головой, коса обмахнула плечико.
– Такой огонёк, – сказала Тая, – если его вовремя не укротить, пробирается к человеку в грудь, к сердцу, – она коснулась расшитого ворота Лозкиной рубашки, – и жжёт его до кости. Но перед этим берёт над ним власть, и тогда случаются большие пожары на земле, в таких сельцах, как наше, и в лесах. От них нет спасения.
Лозка посмотрела на пляшущий огонёк.
– Он такой маленький. Как он переберётся в сердце?
– По руке, – сказала Тая. – Огневица пустит крохотный росточек, и он сначала прорастёт в кисть, потом поднимется к твоему локотку, попадёт в плечо, а уже оттуда пустит корешок в сердце. Ты этого хочешь? Хочешь однажды поджечь папу, меня, бабушку?
– Нет, – прошептала Лозка.
– Тогда погаси его.
Тая приподняла дочку, чтобы она перебралась на её колено поближе к корыту.
– Окунуть? – спросила Лозка, глядя на горла кувшинов и горшков, торчащих над мутной водой с островками пены.
– Всю руку.
Лозка сморщила нос.
– Вода грязная.
– Ничего, – сказала Тая, – мы потом каждый пальчик вытрем. Опускай.
Дочка выдохнула, словно собиралась нырнуть с головой, и утопила в корыте мизинец.
– Погас огонёк? – спросила Тая, стараясь рассмотреть, как Лозка полощет руку.
– Сейчас.
Лозка вынула пальчик. Притухший огонёк, оказавшись на воздухе, тут же заплясал вновь.
– Видишь?
Тая постаралась, чтобы голос не дрогнул, а сама уже думала, к кому бежать. К Жолчу, что с Водяником дружен, или к Мокону-Морознику? Или к Берину, что с городом связь держит? Может, городские и помогут.
– Мамочка!
Лозка зажала нос ладошкой.
– Что?
– Ты пахнешь!
– Это потому, что беспокоюсь. Держи пальцы в воде.
Тая спустила дочку на пол, проследила, чтобы та не вынимала руку, и шагнула к окну. Створка скрипнула, впуская свежий весенний воздух.
– Так лучше?
Лозка закивала.
– А долго держать?
– Не знаю. До возвращения отца.
Ветерок качнул занавески, шевельнул связки сухой травы, чужицы и шустика, горлянки и пыцы. Тая налила воды в деревянную миску поглубже.
– Вот, – сказала, – переложи руку сюда.
– Холодно.
– Ничего.
– Я уже ни одного пальца не чувствую!
– Держи!
– Что случилось?
Кетола пошевелила носом, принюхиваясь. Пахло плохо, пахло горечью и мертвечиной.
– Бабуль, это мама пахнет, – отозвалась Лозка.
– А почему?
Кетола вывалила в короб у дверей собранный в подол картофель.
– Вот, – внучка, на мгновение вынув руку из миски с водой, показала пляшущий на мизинце огонёк.
Кетолу качнуло.
– Огневица!
– Она не жжётся, – сказала Лозка.
– А Тая где?
– Здесь я, мама.
Тая вошла в комнату, и запах, несмотря на отрытое окно, стал гуще. В руках у неё белела тонкая полотняная лента.
– И когда? – спросила Кетола.
– Сегодня, – сказала Тая и наклонилась к дочке: – Сегодня огонёк выскочил?
Лозка неуверенно кивнула. Большими чёрными ножницами Тая раскроила ленту, раздвоила её с одного конца, смочила обрез в миске.