– Давай руку. Замерзла?
– Чуть-чуть.
– Не ёрзай.
Тая замотала мизинец дочери, подвязала тугой узел. Кетола вытянула табурет из-под стола, со скрипом уселась на него всем своим тяжёлым телом, сбила с пальцев, с голых предплечий проросшие веточки.
– Смотри-ка, – произнесла она со вздохом, – почитай, полгода в рост не шла, а тут на тебе.
– Это весна, бабушка, – сказала Лозка.
Мизинец у неё, куколкой завёрнутый в серое полотно, отстоял от остальных. Будто отщепенец. Огонька не было.
– Это не весна, – сказала Кетола, – это у меня как у мамы твоей.
– И ты зазеленеешь? – спросила Лозка.
– Я тебе дам – зазеленею.
– Всё, намочи ещё раз, – подтолкнула дочь к миске Тая. – Как станет подсыхать, смачивай снова. Обязательно! Поняла?
– Да.
Лозка окунула мизинец.
– Ну-ка, дай посмотреть, – сказала Тая. – Есть огонёк?
– Нету.
– Тогда бери лукошко и беги наверх.
– А во двор?
– Нет.
– Но, мамочка…
– И миску возьми. Нам с бабушкой поговорить надо.
Лозка надулась.
– Как будто это я виновата!
Она сгребла прутья, лукошко, у которого едва заплела донце, и громко, обиженно затопала из комнаты к лестнице на чердак.
– Что делать будем? – спросила Кетола.
– Подождём Исмара.
– Никто ещё не знает?
– Нет.
– И хорошо.
Кетола оборвала новые, прозрачные ростки с рук. Лозка спустилась, хмурая, взяла миску и показала замотанный мизинец.
– Видите?
– Видим, – кивнула Тая.
Перед Исмаром долго проветривали.
– Я успокоилась, –приговаривалаТая, – я успокоилась. Не пахнет?
– Чуток пахнет. Смотри-ка, лезут и лезут.
Кетола надёргала уже горку ростков и веток. Горка лежала на столе, усыхая и съёживаясь, сея вокруг мелкие чешуйки.
– Может, взять телегу и в город? – спросила Тая.
– Уж там-то обрадуются, – кивнула Кетола, поднимая короткий рукав, чтобы выдернуть угнездившуюся на плече ветку. – Что они знают, городские? Только и умеют, что прятаться за каменными стенами. У них, поди, не то что от огневицы, от безобидной сонницы животы прихватывает.
– Так ведь, мам, вроде лечат.
– Много ты видела вылеченных-то? Помоги-ка, не ухватиться.
Тая подошла к матери. Вместе они вывернули корявый древесный сучок, проклюнувшийся из живого тела. Кетола смахнула ладонью кровь.
– Вот напасть!
Шаги Исмара в сенях заставили одну сгрести ветки в подол, а другую – испуганно порскнуть к корыту с посудой.
– Та-ак… – протянул Исмар, тенью застыв на пороге.
Со звоном бухнулся в угол топор. Исмар прошёл к столу, плечистый, заросший, расстегнул грязный покров, сверкнул зеленью глаз, стукнул пальцем по столешнице, словно проверяя её крепость.
– Ну!
Тая вздрогнула от звука.
– Исмар.
Мужчина огляделся, словно впервые видел комнату. Лицо его под щетиной заходило недовольными буграми.
– Лозка где? На дворе не видел.
– Наверху, – сказала Тая.
– И что ей там делать? Что-то учудила, да? Запах стоит, будто у нас кто-то сдох. У нас ведь никто не сдох?
Исмар посмотрел на жену.
– Хуже, Исмар.
– Чего?
– Огневица!
Тая сказала и тут же накрыла рот ладонью. Мгновение Исмар стоял, а затем одной ногой вдруг провалился по колено под пол. Словно доска под ним размякла и уступила его весу. Плеснуло грязной болотной жижей.
– Исмар!
– Погоди, – не двигаясь, сказал Исмар. – У Лозки?
Тая кивнула.
– Огнь на мизинце, – сказала Кетола.
– Понятно, – сказал Исмар и провалился второй ногой.
Вот же Хлябь проклятущая! Его бросились вытаскивать, но он и сам, опомнившись, отмахиваясь от протянутых рук, тяжело выкарабкался из жижи.
–Прочь!
Хрипло дыша, Исмар лёг на пол около образовавшейся дыры. От штанов натекла лужа. Тая опустилась на колени рядом. Кетола вернулась к табурету, занагибалась, собирая разлетевшиеся ростки.
– Что делать будем? – тускло спросил Исмар, остановившимся взглядом буравя небелёный потолок.
– Я думала в город ехать, – тихо сказала Тая.
– Угробят там Лозку нашу, – возразила Кетола. – Руку отхватят – это уж точно. Не посмотрят, что под огневицей мизинец один.
Исмар шевельнул щекой.
– Узнает кто, дом сожгут.
– В Койбасы ехать надо, – сказала Кетола. – К дичкам. К Юке Многоглазой. Уж если кто и сможет огневицу вывести, то она.