— Так и есть. — Дивляна задумчиво кивнула. — И это у него теперь «волховской недуг»… Так всегда бывает, когда человек хочет волхвом стать и духами управлять учится. Или не хочет, а они сами его находят. Только обычно другой, старший волхв, помогает, чтобы все обошлось. А ему помогать некому, и, похоже, не хочет он, противится. Вот духи и мучают его.
Она подошла поближе и, с трудом одолевая жуть, наклонилась над лежащим. Князь Ольгимонт выглядел ровесником Велема — ему было чуть за двадцать. Довольно красивый мужчина, как отметила Дивляна: продолговатое лицо с резко очерченными скулами и маленькой светлой бородкой, светлые волосы, слипшиеся от пота и перепутанные. Ей показалось, что в бороде и на прядях застыло что-то темное — наверное, кровь той злополучной козы, и Дивляна снова содрогнулась.
— Кроме сон-травы, что-то ему давали? — спросила она, стараясь скрыть дрожь и держаться увереннее.
Она видела, что от нее ждут совета и помощи, но никогда в жизни ей не приходилось давать советы кому-то старше себя. В Ладоге было много знающих женщин: ее бабка Радогнева Любшанка, знаменитая на всю округу зелейница и волхва, прямая наследница всей мудрости старшего рода, ее дочери — Милорада, мать Дивляны, с сестрой Велерадой, а еще Солога, жена волхва Святобора, и Олова, сестра Милорадиного отца, варяжская ворожея, которая разговаривала с руническими косточками, ставами, как с живыми существами и каждый день получала от них мудрый совет, бабка Вельямара, чудинка бабка Вихрея, да и другие еще… Дивляну и ее сестер, разумеется, обучали и травам, и всем видам гадания, но ей слишком редко приходилось самой применять свои знания — всегда рядом находился кто-то старше и мудрее, способный помочь, принять решение и посоветовать.
Теперь же никого из них рядом не было. Бабка Кручиниха, как оказалось, не ждала скорой смерти и не готовила себе преемницу. Только Росуля, младшая дочка Милоума, иногда ходила с ней собирать травы, но в свои восемь лет еще мало что знала. Остальные женщины умели сделать отвар от простуды или примочку для ран или порезов, но против духов были совершенно бессильны.
И все же Дивляна не спешила признаться в своей растерянности. Где-то в глубине души жило убеждение, что она знает, как помочь. Нужно только успокоиться, собраться, взять себя в руки и хорошо подумать. Ведь она не какой-нибудь в поле обсевок! Она — наследница Любошичей, рода, жившего над Волховом почти четыре века и давшего местным словенам немало князей и верховных волхвов-владык. Она получила по наследству знания многих поколений словен и варягов, знания, которые сделали ее пригодной для того, чтобы стать княгиней полян, а значит, старшей жрицей, матерью и покровительницей целого племени. Да, ей всего шестнадцать, она юна и неопытна. Но она — Огнедева. Боги избрали ее, а значит, посчитали сильной. Когда-то же ей надо начинать. Так почему не сейчас?
— Что же ему дать? — Милоумиха развела руками. — Сон-трава духов усмиряет, и то мы ее едва нашли, Росуля показала. Мы и не знаем, где у бабки что было, она ведь не давала никому в свои дела нос совать. Хотели было с ней на краду положить все ее припасы, что она с Купалы собирала да сушила, однако умные люди отсоветовали — если столько трав чародейных разом сжечь, это Мергору перевернуть можно!
— Это вы правильно рассудили! — одобрила Дивляна. — Но ее запасы трав сохранились?
— Никто не трогал, так все и лежит, как при ней было. Мы пока не решили — то ли жить кому в ее избе, то ли пусть так стоит. Из пожитков, что от нее осталось, все на месте.
— Проводи меня туда. — Дивляна бросила последний взгляд на бесчувственного Ольгимонта и пошла наружу, к дневному свету.
— Покормите нас! — вдруг раздался вслед ей вопль — низкий и глухой, будто из-под земли.
Дивляна содрогнулась от неожиданности и вцепилась в дверной косяк. Теперь она на себе ощутила то, что так пугало людей — этот голос, хоть и исходил из уст человека, никак не мог принадлежать ему. Это был крик неведомого духа — озлобленного и голодного, и от него мороз продирал по коже.
— Мать Макошь! Днем уже голос подают, проклятущие! — Обе женщины всплеснули руками и рванулись к дверям.
Но Ольгимонт не гнался за ними — только дернулся и застонал сквозь зубы.
— Пусть кто-то один останется, — велела Дивляна, не отрывая глаз от лежащего, — и позовите мужчин.
— Я позову. — Милоумиха кивнула и торопливо поднялась по ступенькам. — Сейчас…