— Кто?
— Говорит?
— С нами?
— Кто?
— Приказывает?
— Нам?
Теперь уже звуки исходили не из уст Ольгимонта: он по-прежнему лежал неподвижно, а голоса раздавались прямо из воздуха — и прямо в голове Дивляны.
— Я роду ни большого, ни малого: мне матушка — красно солнышко, а батюшка — светел месяц, а сестры у меня — белы зорюшки, а братцы у меня — часты звездушки. А вы кто? Как имена ваши?
— Мне имя — Воронец!
— Мне имя — Пырец!
— Мне имя — Хоростец!
— Мне имя — Беглевец!
— Мне имя — Нырец!
— Мне имя — Былец!
— Мне имя — Пухлец!
— Мне имя — Горелец!
— Мне имя — Турица!
— Мне имя — Ужевник!
— Мне имя — Земляница!
— Мне имя — Змиица!
— Мне имя — Мокрец!
Слова падали, как осколки льда — острые, тонкие, холодные, ранящие. И все-таки это была победа — она заставила их говорить. А кто знает имя, тот получает власть. Стараясь ни одного не упустить, Дивляна лихорадочно соображала. Все эти имена — названия трав. Но духи растений не могут мучить людей. Значит, бабка Кручиниха когда-то схитрила: она прикормила игрецов, дала им имена трав и тем самым подчинила себе, поскольку ей, зелейнице, были подвластны травы.
— И приказываю я вам, дух Воронец, дух Пырец, дух Хоростец… — Дивляна перечислила все тринадцать имен, — уходите от внука Дажьбожьего Ольгимонта, уходите от этого дома, от окон и дверей, от четырех углов, уходите на свои прежние жилища и не возвращайтесь, пока хмель не утонет, пока камень не поплывет!
— Мы не можем! — завыли, заскулили, заканючили голоса над ухом. — Не можем!
— Хозяйка нас на вечную службу подрядила!
— Воли нас лишила!
— А служить мы можем только ей и еще троим, в ком ее же кровь, кровь Ольгимонта-волхва!
— Кто эти трое? — спросила Дивляна. Надо думать, речь шла о потомках древнего чародея, к которым принадлежала сама Кручиниха, ведь говорили, что она происходит из старого и знатного голядского рода.
— Колпита, княгиня смолянская!
— Ее сын Ольгимонт!
— Ее дочь Ольгица!
— Но их тут нет!
— Есть только он, Ольгимонт!
— Он не хочет!
— Он отвергает нас!
— Он не кормит нас!
— Он не дает нам работы!
— Но мы не можем уйти!
— Он — Ольгимонт!
— Он — наш хозяин!
— Он должен нас кормить!
— Замолчите! — Дивляна затрясла головой, и вой тринадцати голосов умолк.
Ей все стало ясно. Сына княгини Колпиты подвело то, что он получил родовое имя своего знаменитого предка. Везде нарекают именами предков, давая тем новую жизнь в своем же роду, но для духов нет разницы между этим Ольгимонтом и тем, которому они служили лет двести назад. Однако этот Ольгимонт не имеет ни желания, ни способностей, ни знаний, чтобы ими управлять. Видимо, его мать даже не подозревала о том, что в роду существует подобное наследство. Иначе позаботилась бы.
— Я найду вам нового хозяина, — сказала Дивляна. — Или хозяйку. Вы согласны служить княгине Колпите — я отвезу вас к ней.
— Мы согласны! Согласны!
— И я буду кормить вас, пока вы не попадете к ней. А взамен пообещайте, что не станете мучить Ольгимонта, не станете манить детей, не станете причинять вреда никому ни в этом селении, ни среди всех прочих людей. А иначе я запру вас в этой избе навсегда и вы выйдете на волю только тогда, когда Мать Земля перестанет родить траву-боронец!
Духи отчаянно взвыли — этот срок был сродни тому, что называется «когда камень поплывет». Дивляна ощутила, как тринадцать мелких воздушных змеек разом кинулись к ней, будто стрелы, но застыли, не в силах ее коснуться: сила княж-травы солонокреса, сила боронец-травы и сила Огнедевы образовала вокруг нее подобие кокона, куда не могло проникнуть ничто враждебное. Духи бесновались и выли, колотясь об эту невидимую преграду, но Дивляна сохраняла спокойствие. Она даже перестала бояться, видя, что противники у нее в руках.
— Мы согласны… — простонал сперва один голос.
— Мы согласны… — неохотно подхватил другой.
— Согласны…
— А ну живо все в клюку! — приказала Дивляна. — И сидите там, пока не позову.
Клубок холодных вихрей кинулся к бабкиной клюке, которая стояла возле печи, и мигом втянулся внутрь. Стало тихо, и Дивляна вдруг ощутила, каким теплым сделался воздух.
Присутствие духов выстудило избу, но тогда она не замечала этого.
Она подняла глаза к окошку. На темной глубокой синеве сияли звезды — глаза чуров, как о них говорят.