— Опупеть, — говорит Кол.
— А одного парня они вообще повесили, — говорит Дигги. — Честное слово. Хорошо, пришел учитель и снял его…
— А я слышал, учителя там еще хуже, — говорит Кол.
Я нащупал ножик в кармане. Раскрыл его.
— Я тут вчера был в городе, на рынке на набережной, — говорю. — Видел настоящего огнеглотателя.
— Мы тоже видели, — говорит Эд. — По-моему, он совсем чокнутый.
— Угу, — говорю.
Проверил остроту лезвия большим пальцем.
Один из старших закурил на заднем сиденье. Дорин хихикала как ненормальная — услышала какую-то шутку. Эд оперся подбородком на спинку сиденья и пялился на Дэниела. Дигги смотрел на море.
— Будто на бойню везут, чтоб их всех, — сказал Кол.
20
Длинное здание из красного кирпича с высокими блестящими окнами. Над парадной дверью огромное золотое распятие. К двери ведет десяток ступеней. Нам, первогодкам, нужно было там дожидаться звонка. На ступенях над нами стояли несколько учителей.
— Мы будем вызывать вас по имени, — сказал один из них. — Как услышите свое имя, шаг вперед. Когда соберется весь класс, преподаватель проводит вас внутрь.
Он был в костюме, при галстуке, а сверху черная мантия. Тут она распахнулась. Из нагрудного кармана торчал черный кожаный хлыст.
— Меня зовут мистер Тодд, — сказал он. — Другие учителя представятся вам, когда зайдут в класс. — Помолчал. — Ждем порядка.
Подошел ближе.
— Я хочу видеть ровные шеренги, — сказал он. — Ровные шеренги!
Мы построились в какие-никакие шеренги, они шли вкривь и вкось по бледному цементу двора.
Он вздохнул.
— Итак, — сказал он. — Вы успешно сдали экзамен одиннадцать-плюс. Вы — элита. — Лицо стало суровым. — Это ничего не значит. Пока вы только доказали, что у вас есть некое подобие мозгов. Но вы пока не доказали, что достойны нашего учебного заведения. Не доказали, что у вас есть сила воли и нравственные основы. Вы лишь на полпути к цивилизации. Вы дикари. Вас нужно учить соблюдению требований.
А я все верчу головой — где там Айлса, но ее нигде не видно.
— Твое имя?
Он стоит рядом. Хлыст в руках.
— Твое имя? — повторил он.
— Р-роберт Бернс.
— Роберт Бернс — что?
— Роберт Бернс, сэр.
— Вытяни руки, Роберт Бернс.
Я моргнул.
— Вытяни руки вперед.
Я вытянул руку. Он поднял хлыст к плечу и ударил меня по ладони.
— Теперь вторую, — говорит. — Вторую руку!
Я вытянул вторую руку. Он хлестнул снова. Я стиснул горящие кулаки. В углах глаз было жгуче от слез.
— В следующий раз не отвлекайся, когда говорит учитель, — сказал он. — Понятно?
А мне никак не ответить. Он взмахнул хлыстом.
— Понятно?
— Да.
— Да — что?
— Да, сэр.
— «Да, сэр». Я тебя взял на заметку, Роберт Бернс. Знаю теперь, каков ты.
Он двинулся дальше. Смотрю — ребята вокруг хватают ртом воздух. Другие учителя глядели на нас без всякого выражения.
Тодд произнес ту же фразу. Я не обернулся.
— Твое имя?
— Дэниел Гауэр. — Спокойно говорит, уверенно. — Сэр, — добавил.
— Это что такое, Гауэр?
— Это мои волосы, сэр.
— Недопустимая длина.
Молчание. А потом Тодд заговорил снова.
— Не позволю мальчишке так на себя смотреть. Вытяни руку. Руку вытяни!
Я вздрогнул, когда хлыст опустился на руку Дэниела, а потом и на вторую.
— Волосы острижешь, — сказал Тодд. — И никогда больше не смотри так на учителя.
Он снова вышел вперед. В руке — бумага со списком.
— Скорее всего, вы не попадете в один класс с теми, с кем учились раньше. Это вам не детская площадка, не счастливое семейство. Услышали свое имя — шаг вперед.
Он начал выкликать имена. Мы с Дигги, Колом и Эдом попали в разные классы. Прозвучало имя Айлсы — никто не откликнулся. Я попал в один класс с Дэниелом. Мы оба сделали шаг вперед, он сжал мою руку.
— Скотина злобная, — говорит.
В классе мы сели рядом, хотя парты там были на одного. Перед нами сидел учитель, Любок.
— Кое-кого учить начали прямо с порога, — говорит.
И показал зубы в полуулыбке.
— Тут совсем не так плохо, когда освоитесь, — говорит.
Он научил нас, как нужно вставать и говорить «доброе утро», когда в класс входит он или еще кто-то из старших. Раздал учебники. Положил свой хлыст перед собой на стол.
— Соедините ладони, — говорит.
Я давай сжимать их как можно крепче — вдруг удастся выжать всю боль.
— А теперь помолимся Господу, — говорит.