— Старые половицы, — говорит. — Папа хотел их куда приспособить, да уж теперь-то что?
Не удержался: задрал рубашку, показывает дракона.
— Сынок, а больно-то не было? — говорит мама.
— Еще как, миссис Бернс. Да вы зато посмотрите. Разве оно того не стоило?
Одернул рубашку, голову склонил в мою сторону.
— Как, все путем? — говорит.
— Все путем, — отвечает папа.
Джозеф как засмеется. И глаза закатил.
— Ну он дает! Надо же — вылететь из школы в первую же четверть! Такое самому Лошу Спинку не по плечу. — Пошел было в сторону, потом обернулся. — Вы тут весь день будете? — говорит.
— Ага, — отвечаем.
— Ага. Ну вот оно и хорошо, — ответил и пошел к своему костру.
Мы далеко не забирались: прогулялись до сосняка и обратно, до пляжного кафе, до зарослей боярышника. Обошли маяк, перешагивая через лужицы в камнях. Ходили кругами, спиралями, восьмерками. Мир замер. Безветрие. Начался прилив, но волны были совсем низкими и почти бесшумно разбивались о берег. Кричали чайки, и пели птицы, но голоса их были хрупкими, будто из сна. Джозеф все трудился, складывал костер до самого неба. А мы — невольно — все останавливались, вслушивались. Невольно ждали, что разразится катастрофа.
И только рассмеялись, когда увидели Уилберфорса. Ишь ты, шлепает себе по пляжу, без сбруи, без телеги. Он фыркнул, лягнул песок. Вошел в воду, поплескался. Следом шли Спинки. Все одеты в чистое, лица намыты. Идут как отдыхающие, увидели нас — махнули рукой; две семьи двинулись навстречу друг другу.
— Ты как, путем? — спросил мистер Спинк.
— Лучше не бывает, — ответил папа.
Мистер Спинк смерил его взглядом, проверяя правоту сказанных слов.
— Оно и славно. Зато остальное все совсем паршиво, верно?
— Верно, — ответил папа.
Двое мужчин сблизились. Обменялись рукопожатием, ненадолго сжали друг другу плечи.
— У нас все нормально, — сказал папа тихо.
— У нас тоже, — ответил мистер Спинк. Оглядел море, небо. — Эй! Ишь ты, что этот пони вытворяет!
Айлса подошла ко мне, отвела в сторонку. Она несла картонную коробку, а в ней — своего олененка. Тот лежит себе спокойненько на соломе и глядит на нас, такой доверчивый.
— Выходит, не было ничего страшного? — говорит Айлса. — С твоим папой.
— Да, ничего страшного. — Поглядел сбоку ей в глаза. — Может, из-за тебя.
— Или из-за тебя, Бобби, и из-за всех тех слов, которые мы сказали.
Я нагнулся, глажу олененка.
— Да, — говорю. — И из-за всех тех вещей, которых мы не понимаем.
Она поставила коробку на песок. Взяла меня за руку.
— Хочу весь день быть с тобой, — говорит. — Чтобы вообще не терять тебя из виду.
Пошли рядом.
— Ты не бойся, олененок, — говорит. — Мы будем недалеко.
Бродим вокруг. Смотрим на Джозефа. Мама, папа и мистер Спинк разговаривают о старых временах. Лош и Йэк давай скакать верхом на Уилберфорсе по воде, прижимаясь к гриве, будто он — дикий жеребец, а потом дали ему отдохнуть на мягком песке — гладят его, что-то шепчут в ухо. И все мы то и дело поворачиваемся друг к другу, будто проверяем, все ли на месте. Мысли у меня всё сбивались, ускользали. Мне показалось, что я опять стал маленьким — бегу по воде с ведерком и лопаткой. Вижу, как падаю и верещу, как меня перекатывают волны. Вижу, как мама берет меня на руки, утешает, снова опускает в воду. Вижу, как мы сидим втроем с мамой и папой в полосатых шезлонгах, я строю замки из песка. Вижу, как к нам идет маленькая Айлса, мама ведет ее за ручку, — снова вижу, какой красавицей была миссис Спинк. Вижу Джозефа — он борется со мной, мы пыхтим и сопим, а он рассказывает, каким крепким парнем он меня сделает. Вижу Кили-Бей, каким он был в моем детстве — да и сейчас не изменился, разве что износился немного, обветшал. Я знаю, что и Айлса видит то же самое. Может, все мы видим одно и то же, потому что все то и дело погружаемся в очень глубокое молчание. Нас окружили призраки тех, кем мы были раньше, кого раньше знали. В мире, находившемся снаружи, не происходило ничего, ничего. Я сделал еще один шаг вспять. Увидел папу, каким он был на своих детских фотографиях. Увидел его на пляже. Увидел совершенно отчетливо — он стоял у кромки воды, такой же настоящий, живой, как и я, я знал, что еще чуть-чуть — и до него можно будет дотронуться, а потом он обернулся и посмотрел мне в глаза. Улыбнулся, помахал рукой, а я сморгнул, и все пропало.
Мы с Айлсой шли и время от времени хором бормотали молитвы. Все просили и просили: не дай этому случиться. Защити нас. Мне случалось покачнуться, оступиться, потерять связь с окружающим миром, и мне казалось: вот оно, начало моей смерти. Мне казалось: вот как оно будет, когда мои молитвы принесут плоды, когда меня заберут в жертву. Мы с Айлсой дошли до камней рядом с маяком, посмотрели на глубокое темное море. Я посмотрел на береговую линию, на дожидавшийся костер Джозефа. Затаил дыхание, задрожал. А может, он и не заберет меня. Может, я сам должен собой пожертвовать — броситься в воду или в огонь, сгинуть в обжигающем жаре или в леденящем холоде. «Близко не подходи, Бобби», — сказала Айлса, отводя меня от края. «Ты в порядке?» — спросила. «Нет, — отвечаю, — а ты?» Она помотала головой. Мы улыбнулись друг дружке. Будешь тут в порядке.
Мама расстелила одеяла на песке. Принесла нам всем поесть. Булочки, хлеб, масло, сыр, золотистый сироп. Лош сбегал домой, притащил упаковку пива. Мы растянулись на песке, ели и пили. Подошел Джозеф, набросился на еду и питье. Протянул руку, взял бутылку пива, отхлебнул, утер губы кулаком, как взрослый. Айлса дала олененку облизать масло со своих пальцев. Уилберфорс рядом щипал траву. Потом из своего дома вышли Дэниел и его родители. Постояли посмотрели на нас, потом робко подошли. В руках у них были бутылки с вином. Лош, Йэк и Джозеф следили за ними с неприязнью.
— Чего им от нас нужно? — пробормотал Лош.
А мама встала, поздоровалась и пригласила их к нам. Папа пожал мистеру Гауэру руку.
— Тут, похоже, этакая каша заварилась, — говорит.
Мистер Гауэр пожал плечами.
— Похоже, — говорит.
— Похоже, нам с вами досталось по борцу, — говорит папа.
Мистер Гауэр посмотрел на нас.
— Наверное, дело в том, что воспитывали их одинаково, — говорит.
Вытащил пробку из бутылки с вином, передал ее папе. Папа улыбнулся, отхлебнул.
Мама поманила пальцем миссис Гауэр.
— Садитесь, — говорит. — Чувствуйте себя как дома.
Дэниел подошел ко мне.
— Тебя били? — говорит.
Я кивнул, показал следы.
— И нас обоих отчислили?
Я кивнул снова.
— Когда-нибудь, — говорит, — примут закон, который ничего такого не позволит.
— Да ну? — говорю.
— Вот и ну. — Рассмеялся, будто слова ему непривычны. — Ну. Вот и ну. — А потом спросил: — Ты следишь за событиями?
Стал чертить на песке карту: Куба, США, нынешнее положение кораблей. Слышали мы про сбитый самолет? Слышали…
— Хватит, — говорю.
Стер карту. Встал на колени, опустил голову и жду — сейчас все для меня кончится.
— Хватит уже, ясно?
50
Привести Макналти предложила мама.
— Этот бедняга… — говорит. — Каково одному в такой-то день?
— Нужно, чтобы Бобби за ним сходил, — говорит Айлса. — И я с ним пойду.
Видим — у мамы в глазах страх, и у других тоже.
— Мы быстро, — говорю. — Пять минут, всего-то.
Молча встали. Оглядели небо. И бросились бегом.
Папа — с нами, до сосняка. Встал у края дюн, под песчаным холмом, смотрит, как мы карабкаемся. Наверху мы затаились рядом, смотрим на домик Макналти. Костер погас. Засыпан песком. Никакого движения, никаких признаков жизни. Я помахал папе, мы переползли через гребень, спустились.