— Княжна, — ответил Скшетуский, чувствуя, что сердце его совсем растаяло, — за вашу благодарность я готов пойти хоть в огонь или же пролить всю мою кровь; но как ни велико мое желание получить ее, заслуга моя так невелика, что я не достоин получить благодарность из ваших уст.
— Вы пренебрегаете моей благодарностью, но я бедная сирота и не умею иначе выразить ее.
— Нет, я не пренебрегаю ею, — ответил с возрастающим волнением Скшетуский, — но хочу заслужить ее долгой и верной службой и только прошу вас принять мои услуги
Услышав это, княжна смутилась, покраснела, потом внезапно побледнела и, закрыв лицо руками, жалобно ответила:
— Такая служба могла бы принести вам только несчастье.
— Принесет она то. что Бог даст; а если бы даже она доставила мне страданья, то я готов у ваших ног молить вас о них
— Не может быть, чтобы вы, только что увидев меня, почувствовали такое желание служить мне.
— Да, только увидев вас, я забыл самого себя и теперь вижу, что вольному до сих пор воину пришлось попасть в плен; но такова, видно, воля Божия! Страсть, как стрела, неожиданно поражает сердце, и я уже чувствую себя раненным, хотя вчера сам бы не поверил, скажи мне кто-нибудь, что такое возможно.
— Если вы сами не поверили бы вчера, то как я могу поверить этом/сегодня?
— Время лучше всего докажет вам это; а в искренности моей вы можете убедиться не только по моим словам, но и по моему лицу.
Шелковые ресницыкняжны снова приподнялись, и глаза ее остановились на мужественном, благородном лице молодого воина, во взгляде которого выражалось такое восхищение, что густой румянец покрыл ее личико. Но она не опустила теперь своего взгляда, и Скшетуский упивался ее чудными очами. Так стояли они некоторое время, смотря друг на друга, как два существа, которые, где бы они ни встретились, хотя бы даже и в степи, сразу чувствуют друг к другу симпатию и души которых взаимно стремятся друг к другу, как два голубка
Резкий голос старой княгини, зовущий Елену, прервал эти минуты восторга. Подъехала повозка; каралаши начали переносить в нее вещи из коляски, и через минуту все было готово.
Розван Урсу, как вежливый господин, уступил свою коляску княгине и княжне. Поручик сел на свою лошадь, и все тронулись в путь.
День уже клонился к вечеру. Разлившиеся воды Каганлыка отливали золотом в лучах заходящего солнца и пурпурной зари. Высоко в небе плыли легкие тучки, которые опускались к краям горизонта и, точно измученные долгим летанием по небу, шли отдыхать в незнакомую колыбель. Скшетуский ехал подле княжны, но уже не занимал ее разговором, потому что говорить с нею так, как говорил несколько минут тому назад, при посторонних он не мог, а другие слова не шли у него с уст. Только сердце его усиленно билось, а в голове шумело, точно от вина.
Кортеж быстро подвигался вперед, и только фырканье лошадей да звон стремян прерывали наступившую тишину. Каралаши на дальних возах затянули унылую валахскую песню, но вскоре умолкли, а вместо нее раздался гнусавый голос Лонгина, который набожно пел канон Богородице. Вскоре кругом все стемнело; на небе засверкали звездочки, а с сырых лугов поднялся белый, как безбрежное море, туман.
Наконец они въехали в лес Вскоре послышался топот лошадей, и перед ними появились пять всадников. Эти были молодые князья, которые, узнав о случившемся, спешили навстречу матери с повозкой, запряженной четверкой лошадей.
— Это вы, дети? — крикнула старая княгиня.
— Мы, матушка, — отвечали всадники, подъезжая к повозке.
— Здравствуйте! Благодаря этим господам я уже больше не нуждаюсь в помощи. Это вот мои сыновья: Симеон, Юрий, Андрей и Николай. А кто это пятый? — спросила она, внимательно вглядываясь. — Если не ошибаются мои старые глаза, это Богун, правда?
Княжна вдруг быстро откинулась в глубь повозки.
— Здравствуйте, княгиня и княжна Елена! — сказал пятый всадник.
— Ты приехал из полка, Богун? Здравствуй, здравствуй! Ну, дети! Я уже просила этих господ переночевать в Разлогах, а теперь вы еще поклонитесь им и попросите. Гость в дом — Бог в дом! Милости просим к нам, господа!
— Покорнейше просим пожаловать к нам, — сняв шапки, хором сказали сыновья княгини.
— Уж господин посол и господин поручик обещали мне. Сегодня мы принимаем знатных гостей. Не знаю только, понравится ли им наша бедная трапеза, ведь они привыкли к придворному угощению!
— Мы выросли на солдатском хлебе, а не на придворном, — ответил Скшетуский.
А Розван Урсу прибавил: