В воскресенье Виктор встал рано. Пока мать готовила завтрак, он собрал в вещмешок мыло, зубную щетку и порошок, полотенце, смену белья, тетрадку для писем и все это спрятал, чтобы она не увидела. И теперь сидел притихший. Как ей сказать? Как она останется одна, без него, да и, что греха таить, как он будет без нее. А мать как будто что-то предчувствовала. Хлопоча по хозяйству, она старалась как можно реже выходить из комнаты.
Час дня. Дальше тянуть невозможно, так как он решил выйти из дома в половине второго. Он собрался с духом и выпалил:
— Мама! Ты только, пожалуйста, не пугайся и не плачь. Я подал заявление, и меня добровольцем берут на фронт. Сегодня, через полчаса, я уезжаю. Вещи я все собрал. Ты обо мне не беспокойся.
— Ой, Витя! — Мать всплеснула руками и тяжело опустилась на стул. На глазах у нее показались слезы.
— Мама! Прошу, не плачь. Все будет в порядке. Не один я иду на фронт. Все идут. Так надо.
— Так надо. Боже мой!
Тяжело расставаться. Трудно покидать родной дом. Но пора выходить. Последний поцелуй матери, и он выбежал на улицу. Виктор оглянулся. Мать стоит на балконе. Взмах руки, и он скрывается за углом дома.
Августовское солнце катилось к закату. Его лучи скользили по военным, строгим улицам Москвы — вспыхивали багрянцем на окнах, золотили асфальт улицы Горького.
Потрепанная, выкрашенная в защитный цвет полуторка пересекла площадь Маяковского, промчалась мимо Белорусского вокзала, миновала Аэропорт, Сокол и свернула на Волоколамское шоссе.
Их было семеро. Они сидели в кузове автомашины и, притихшие, смотрели не вперед, а назад, на удаляющийся город.
Только сейчас, глядя на удаляющуюся Москву, они почувствовали по-настоящему всю ответственность, которую отныне приняли на свои плечи.
Кто-то затянул песню:
Песню подхватили, и она зазвучала как последний привет беспечной юности, отчему дому, родной Москве.
ВИКТОР
Сапоги, громко чавкая, проваливались в топкую жижу болота, и каждый раз вытаскивать ногу было сущим мучением. Ноги промокли — вода перехлестывала через голенища. Первое время ребята снимали сапоги, выливали воду, потом, провалившись несколько раз по пояс, махнули рукой. Влажные от пота гимнастерки липли к спинам, а ребята все шли и шли, временами сверяясь с компасом. По карте болото должно было уже кончиться, но ему, казалось, не будет конца. Скоро выходить на связь, а вокруг все та же хлюпающая жижа, накрытая сверху белым покрывалом тумана. Чтобы хоть немного осмотреться, приходилось пригибаться почти к самой поверхности воды, где туман был реже, но и там было видно не дальше чем на десять шагов.
— А мы правильно идем? — спрашивал Сережа Ремнев, старожил этой части, которого послали сегодня с ними.
— Дойдем, увидим, — недовольно бросил Виктор. Он был в этом переходе «штурманом», и на его ответственности лежала прокладка курса. Виктор был уверен в маршруте, но последние полчаса, когда, по его расчетам, болото должно было кончиться, он начал немного нервничать. А тут еще Сережка с его бесконечными вопросами.
«Но все же, — думал Виктор, — сбиться с пути мы не должны — просто болото оказалось более сложным и идем медленнее, чем думали, да и туман мешает ориентироваться». И он упрямо, закусив губу, все так же шаг за шагом, вытаскивая увязающие в болоте сапоги, шел впереди.
Виктор временами и сам начинал сомневаться, но тут же отгонял свои сомнения. Он вновь и вновь мысленно представлял себе карту маршрута. Нет, ошибки быть не может. И он продолжал вести группу.
Болото кончилось внезапно, словно по волшебству. Под ногами появилась твердая почва. Так же вдруг пропал и туман.
Ребята стояли в редком лесочке, а сзади них, в каких-нибудь полусотне шагов, белесой дымкой клубился туман над только что пройденным болотом. Впереди, совсем рядом, могучая сосна, одиноко и гордо вздымающаяся над всем окрестным лесом, — цель их контрольного похода по азимуту.
Вечером, во время разбора результатов выполненных маршрутов, Виктору, совершенно неожиданно для него, крепко досталось.
— Очень хорошо, — говорил инструктор, — прошла группа, которую вел Виктор Лесин. Группа вышла точно к намеченному ориентиру, очень немного отклонилась от графика движения по отдельным участкам. Весь маршрут протяженностью в шестьдесят километров выполнен хорошо. Связь установлена с первого выхода в эфир. Но, — продолжал он дальше, — вместе с этим надо отметить неправильное поведение самого Лесина, которому на этом выходе было поручено выполнять роль командира.