Первая ночь была спокойной. Тишина. Виктору даже не верилось, что это передовая — не так он себе ее представлял. Он сидел на наблюдательном пункте и до боли в глазах всматривался в черноту. Но ничего не было видно. Только иногда с сухим треском в небо взлетала осветительная ракета или вдруг одну-две короткие очереди скороговоркой спросонья бормотал пулемет — это немцы постреливали для порядка.
Так ничего и не увидев, Виктор по совету все того же старшины, следовавшего за ним по пятам, пошел в блиндаж к разведчикам отдыхать.
Но тех, к его удивлению, не было.
— А куда все ушли?
— Ночь-то видишь какая? С одной стороны — красота. Только и спать в такую ночь. А с другой стороны, самое удобное для нас время. Вот ребята и пошли. Небось лазают сейчас по ту сторону — может, «языка» добудут.
— А почему мне ничего не сказали? Я бы тоже пошел.
— Ишь чего захотел. Каждому свое. Успеешь еще и за «языком» сходить. А теперь отдыхай. Думаю, с утра немцы на нас полезут. Они всегда перед этим затихают. А сегодня видишь какая тишь? Не иначе завтра с утра будет заваруха.
Старшина оказался прав. Проснулся Виктор от странного гула. Было такое ощущение, как будто по земле били огромным молотом. С бревенчатого наката мелкими струйками сыпался песок. Пламя коптилки, которая стояла посреди блиндажа на столе, прыгало во все стороны, бросая причудливые тени на стены. Воздух был наполнен синеватым туманом, пахло чем-то кислым и горелым.
Виктор вскочил с нар. К его удивлению, все разведчики были уже в блиндаже. Они спали, не обращая внимания на шум взрывов, а то, что это были взрывы, Виктор уже догадался. Едва Виктор поднялся, тут же, словно только этого и ждал, на соседних нарах сел старшина.
— Ну что, не спится? Что я говорил? Пойдем на наблюдательный пункт.
— Пошли. А остальные?
— Они пусть спят — только недавно пришли. Их теперь никакая сила не разбудит. Намучились, устали ребята. Но и «языка» притащили. Здоровый громила. Одного нашего подранил немного. Успел-таки финкой его полоснуть.
— Отправили в госпиталь?
— Так он и пойдет тебе. Перевязали — и спит вместе со всеми. У нас не любят по госпиталям ходить. Оттуда, глядишь, и в другую часть направят. А здесь все свое, родное — не ходят у нас по госпиталям.
— А если серьезное ранение?
— Ну тогда другое дело. И опять же, с одной стороны, вроде в госпиталь попал, а с другой — вроде и не ходил туда — отнесли. Если серьезное, тогда деваться некуда.
Когда вышли из блиндажа, по ходу сообщения, по окопам тянуло сизоватым прогорклым дымком взрывчатки, то впереди, то сзади, то в самих окопах вздымались черно-синие облачка разрывов. Все поле перед окопами заволокло поднятой взрывами песчаной пылью. С противным визгом, шипением и бульканьем над головой пролетали осколки, с чавкающим звуком впивавшиеся в земляные отвалы бруствера. Кое-где окопы и ходы сообщения были повреждены, завалены.
И нигде ни живой души — все попрятались.
Часть хода сообщения к наблюдательному пункту была разрушена — обвалилась. И тут же рядом в луже крови лежал красноармеец. Старшина на минутку нагнулся к нему, потом как-то причмокнул языком, покачал головой и, переступив через убитого, побежал дальше.
Виктор впервые вот так близко увидел убитого, увидел кровь и только теперь, в эту секунду, почувствовал, что это война.
Но страха он не испытал, ему не верилось, не укладывалось в сознании, что он, Виктор, такой молодой и сильный, живой и здоровый, тоже может оказаться в любую секунду убитым.
Испытывая легкое головокружение и тошноту, он осторожно перешагнул через убитого и, стараясь не оглядываться на него, побежал вслед за старшиной на наблюдательный пункт. Там находился один из разведчиков, которого еще вчера вечером заметил Виктор. Разведчик, припав всем телом к стенке щели, внимательно разглядывал через широкую амбразуру окопы противника, время от времени делая какие-то пометки на карте, которую разложил прямо под бревенчатым навесом амбразуры.
Здесь, на наблюдательном пункте, вынесенном вперед от окопов на нейтральную полосу и хорошо замаскированном, разрывов почти не было. Так, только отдельные шальные мины или снаряды — весь огонь велся по окопам и за ними, поэтому видимость окопов противника и всей его обороны была прекрасной, и Виктор, достав свою карту, тоже, как и разведчик, бросился к амбразуре. Но, глянув в сторону противника, вдруг понял, что ничего сделать не сможет — не умеет еще ориентироваться в происходящем. Он видел отдельные вспышки в стороне обороны противника, но не мог определить, что это такое — разрыв нашего снаряда или выстрел немецкого орудия или миномета.