Я рада, что попала именно сюда. Ко мне все очень хорошо относятся, и я стараюсь, как могу. Скажу по секрету, сначала было очень трудно. Мы проходили практику в госпитале, но там все по-другому.
А здесь, прямо в поле, в окопе, на земле — и вдруг с открытой раной… Это было страшно.
Я сначала очень скучала по Москве, по заводу, по нашим ребятам, но потом начался бой, который длился пять дней подряд, и мне скучать, откровенно говоря, было некогда. А вот кончился бой, отоспалась и опять скучаю. У тебя тоже так? Или это только у меня? Я была у твоей мамы. Какая она у тебя хорошая. Ты очень счастливый человек, что у тебя такая мама. Она пришла меня проводить, когда я уезжала на фронт.
Теперь ты будешь знать мой адрес, а я буду ждать твоих писем. И писать тебе.
Мне бы очень хотелось увидеть тебя, мой «учитель», и еще хотелось бы, чтобы ты не обижался, если я тебя поцелую. Маша».
Письмо неизвестного адресата:
«Уважаемый Виктор Лесин!
Мы много хорошего слышали о тебе от Маши Зайцевой, нашей санитарки, поэтому решили написать тебе. Нет больше с нами Маши. Не уберегли мы эту славную девочку. Вчера в бою она погибла. Случилось это так. Мы атаковали деревню. Маша шла сразу следом за нами, перевязывала раненых, а санитары перетаскивали их в укрытие.
Когда ворвались в деревню, ранило нашего командира. Маша и еще один солдат остались около него, а мы пошли вперед, освобождать деревню. И не углядели. В доме, у которого ранили командира, оставались два фашиста. Когда мы отошли, фашисты выскочили из дома и нарвались на Машу с солдатом. Одного из них наш солдат успел застрелить, а второй выстрелом в упор застрелил Машу, солдата и добил командира.
Маша была очень сердечной и ласковой девушкой. Мы все ее очень любили и скорбим о безвременной утрате.
С боевым приветом. Однополчане Маши Зайцевой».
И письмо от мамы:
«Здравствуй, мой родной! У меня сегодня гости — товарищи с твоей работы. Пришли дядя Коля, Анна Ивановна, твои друзья-комсомольцы. А свела нас вместе большая беда, горе, свалившееся на нас. Не стало Маши, этой замечательной девушки.
Мы никогда ее не забудем…
Тебе привет от всех.
Целую. Твоя мама».
Встали, как всегда, рано — около пяти часов утра — и сразу после завтрака принялись за занятия. Виктор лучше всех работал на ключе, и Шаповалов, преподаватель радиодела, поручил ему проводить утренние занятия по приему на слух.
Прозанимались уже около трех часов, когда к дому подъехала машина с офицером связи штаба, который объявил, что Виктора срочно вызывают к полковнику Макарову.
В комнате полковника Виктор застал преподавателей капитана Орлова и капитана Вадима Петровича Прибылова.
— Товарищ полковник, по вашему вызову…
— Ладно, ладно. Вижу, что прибыл. Здравствуй. Садись. Рассказывай. Как учеба, как самочувствие?
Виктор начал рассказывать. Здоров, занятия идут успешно, нравится ему все здесь, но хотелось бы скорее приняться за настоящую работу.
Он знал, что учеба их подходит к концу и что скоро всех новеньких по одному начнут вызывать в штаб, распределять по группам, давать задания и отправлять в тыл к немцам.
Он понимал, что вызвали неспроста, что, очевидно, и до них дошла очередь и он оказался в этой очереди первым.
Полковник слушал ответы, внимательно смотрел на Виктора и остался доволен.
— Так вот, Лесин, вашей учебе настал конец. Вся ваша группа в ближайшее время получит задания. Тебя я вызвал первым, как наиболее подготовленного радиста. Ты, наверное, слышал о Лапишеве. Его группа была несколько дней назад заброшена в тыл к немцам. Там они напоролись на засаду. Имеют потери. Погиб радист, и практически они лишены связи. Тебя вместе с двумя подрывниками и санинструктором мы решили направить к Лапишеву. Вылет завтра ночью.
Виктор сидел в задней кабине У-2. Самолет медленно полз над ночной землей. Виктору вспомнилась напряженная подготовка к полету. Согласование расписания связи, проверка радиостанции, упаковка запасных батарей в непромокаемые мешки, передача карт, оружия. Уйма советов и инструкций провожающих и ответственных за подготовку вылета. Все это позади. Наконец, аэродром. В последний раз сверяют знание шифра, проверяют подгонку снаряжения.
И Виктора, такой неповоротливой куклой, засовывают в тесную кабину У-2. Последние рукопожатия, традиционный удар в плечо: «Ну, давай!» — и самолет в воздухе.
Виктору нравится ощущение полета. Это необычайное чувство свободы и легкости, удары воздушных потоков, которые мягко, как на качелях, то подбрасывают, то опускают самолет. Пожалуй, лучше этого только ощущение свободного спуска на парашюте.