Как потом она узнала, воспользовавшись немецкой формой, Миша под вечер свободно вошел в дом предателя. Тот был один и, увидев перед собой немца, заулыбался, залебезил. Омерзительно смотреть на предателя и уж совсем невыносимо видеть, когда он, поняв, что его песенка спета, ползает на коленях, заливается запоздалыми слезами раскаяния, вымаливая себе пощаду.
Звонарев объявил ему приговор трибунала…
У околицы к Михаилу подошел узнавший его разведчик и привел в группу.
Тогда Звонарев недолго пробыл у них. Поскольку в деревне делать было больше нечего, они отошли в глубь леса и остановились на ночевку. Миша завернулся в плащ-палатку и сразу же заснул.
Тоня сидела в стороне и смотрела на спящего. Она видела его уставшее, осунувшееся лицо, с которого даже во сне не сходила напряженность.
И ей хотелось прижать его лицо к груди, загородить от всего мира, укрыть от беспокойной, полной опасности судьбы.
Незаметно для себя Тоня заснула, а когда проснулась, Миши уже не было.
Для Виктора потянулись нестерпимо длинные дни. Он совсем приуныл. Нет, не так представлял он свою работу в тылу врага. Разве же это фронт? Он сидел с Тоней в лесу, как в туристском лагере. Кругом тишина и покой, запах леса, травы, цветов. Не верится, что где-то совсем рядом идет война, люди сражаются и погибают.
Вот подрывники — это совсем другое дело. Почти каждый день то один, то другой, а то и целой группой они появлялись на базе. Приходили усталые, докладывали, сколько машин, мостов подорвали, сообщали ориентировочные потери противника.
Немцы стали нервничать, почти прекратилось движение по ночам, усилилась охрана железных дорог, по поспевать всюду за группой Лапишева и партизанами они не могли.
Ребята, отдохнув, отоспавшись, забирали новую порцию взрывчатки и опять уходили.
Виктор уже несколько раз обращался с просьбой к Лапишеву — взять его с собой, но Василий был неумолим.
— И не проси. Твое дело быть здесь и обеспечивать связь. Сейчас это важнее. Да и потом, какой из тебя подрывник? Помощь от тебя будет небольшая, а по неопытности можешь и беды наделать. Вот подожди — перейдем ко второму этапу работы, тогда и ты пойдешь. Не беспокойся, хватит и для тебя. А сейчас сиди и обеспечивай связь.
Раненые — Николай Пухов и Борис Антонов — начали уже поправляться.
Виктор учил Тоню радиоделу, приему на слух и передаче на ключе.
Время между тем шло, а обещанный второй этап так и не наступал.
Наконец из штаба пришла радиограмма:
«Подготовиться к выполнению второй части задания. После выполнения выйти в квадрат 17».
Прочитав радиограмму, Виктор воспрянул духом и передал ее Звонареву.
Звонарев написал записку для Лапишева и оставил ее вместе с радиограммой Виктору.
— Всех, кто будет приходить, оставляй в лагере. Передай Лапишеву — я скоро вернусь, — сказал он на прощание и скрылся в лесу.
Василий с группой пришел только на четвертый день после ухода Звонарева, когда все остальные группы уже были на базе. Они пришли измученные, закопченные. У Василия разорванная гимнастерка в крови, а голова перевязана грязным бинтом.
Тоня бросилась за своей сумкой и медикаментами.
Виктор протянул Василию записку Звонарева.
— Все собрались?
— Да.
Тоня потянула Лапишева за рукав.
— Сядь, я перевяжу. Что у тебя?
— Да пустяки. Вскользь задело. В горячке не заметил, вот кровью и перемазался весь. Еле прошли. Пришлось прорываться с боем.
После перевязки Василий умылся и пошел в шалаш.
— Посплю немного. Придет Звонарев — разбудите.
А случилось с группой Василия вот что. Взяв с собой двух подрывников, он пошел на самый трудный участок, туда, где две дороги, скрещиваясь, выходили на один мост через небольшую речку. По данным разведки, именно здесь движение немецких колонн было наиболее интенсивным. Нагрузив на себя по две противотанковые немецкие мины, по нескольку гранат и по десятку противопехотных мин, они медленно, размеренным шагом шли через лес — идти далеко, надо экономить силы.
В лесу тишина — ни один листок не шелохнется. Разогретый последними лучами осеннего солнца, воздух стоял над полянами легким маревом.
На место пришли поздно ночью. Дорога была пустынной — теперь по ночам немцы опасались ездить. Только у моста маячили фигуры двух часовых.