— Я очень рад, — сказал Виктор друзьям, когда все немного успокоились, — что вы разыскали нас, а еще больше рад, что вы нашли друг друга, рад видеть вас вместе. Признавайтесь, кто из вас кого первым нашел?
— Конечно, я, — выпалил Михаил.
— Неправда, — возразила Тоня, — мы вместе.
— Но так не бывает. Кто-нибудь должен быть первым. А первым был я.
И они, перебивая друг друга, начали рассказывать.
Тоня так и осталась в том отряде, где Виктор встретил ее в декабре сорок второго. Продолжала работать радисткой. Иногда после сильных боев приходилось вспоминать старую специальность санинструктора.
Вскоре после передачи на Большую землю той радиограммы о гибели Виктора началось наступление наших войск. Часть отряда осталась встречать войска, другая, в том числе и Тоня, пошла на запад. Их отряд стал кочующим. Побывали они во многих местах. Дошли почти до Польши.
— Особенно тяжело было в западных областях Украины и Белоруссии. Здесь хозяйничали бандеровцы, бульбаши и прочая националистическая нечисть. Они буквально терроризировали местное население.
Летом сорок третьего после тяжелого ранения Тоню переправили на самолете в Москву. Она разыскала маму, потом демобилизовалась, поступила в медицинский институт. Долго и безуспешно искала Мишу, но никто ничего не мог сказать о его судьбе.
Совсем иначе сложилось все у Миши. Оправившись от ран, он распрощался с выходившими его женщинами из лагеря беженцев и стал пробираться на Большую землю. Во время перехода линии фронта его вновь ранило. Очнулся он только в госпитале.
— Кроме всего прочего, — рассказывал он, — были повреждены сухожилия правой ноги и левой руки. Медики старались вовсю. Больше года пролежал в разных госпиталях. Операция за операцией. Но медики так и не смогли… Зимой сорок четвертого выписали из госпиталя и комиссовали по чистой.
И я сразу в Москву, — продолжал он. — А в Москве в управление кадров Министерства обороны. Я ведь знал, что Тонина мама военный врач. Там мне — адрес. Я приезжаю, звоню, а дверь открывает Тоня. Вы представляете?
До следующего дня продолжалась беседа друзей.
А утром они все вместе отправились на вокзал провожать Звонаревых — они ехали в отпуск.
Только что кончилась сельская сходка. Виктор с напарником возвращались домой.
— Но почему они все молчали?
— Боятся.
— Чего им бояться? Все односельчане. Знают друг друга с рождения.
— Вот поэтому и боятся, что знают друг друга.
— Так все и будут молчать? Ни за, ни против?
— И против ничего не скажут. Нет, здесь так нельзя. Нужно не общее собрание устраивать, а сначала походить по домам, поговорить с каждым. По душам поговорить.
— А сколько же времени мы потратим на это одно село?
— Времени, конечно, много. Но так, на общем собрании, мы еще больше времени потеряем, а ничего не добьемся.
— Хорошо, — устало согласился Виктор, — давай попробуем с каждым отдельно поговорить. Посмотрим, что из этого выйдет.
Они шли после очередного неудачного собрания в дом, где их разместили на ночлег. Вот уже два дня, как Виктор со своим товарищем, тоже коммунистом, приехали из Львова в это село по партийному заданию для организации колхоза. Сегодня второе за эти два дня общее собрание провели. Убеждали, рассказывали о колхозах в Центральной России, на Украине и в Белоруссии, но так ничего и не добились. Слушали их внимательно, даже чересчур внимательно, но ни одного вопроса, ни одного выступления. Даже реплик с места и то нет — сидят, как будто в рот воды набрали.
Вечером, когда Виктор с товарищем собирались уже ложиться спать, в комнату к ним постучали.
— Войдите.
На пороге появился хозяин дома. Осторожно оглянувшись, он плотно прикрыл за собой дверь и на цыпочках подошел к столу.
— Можно с вами поговорить, — шепотом и все так же оглядываясь на дверь, проговорил он, — панове?
— Пожалуйста. Да вы садитесь.
— Не сможете вы сделать в нашем селе колхоза. Люди боятся.
— Чего же им бояться? В других селах уже созданы колхозы, почему же в вашем селе люди не хотят идти в колхоз?
— В других селах тоже не будет колхоза. Те, кто записался сначала, теперь заберут свои заявления обратно.
— Но почему? Разве в колхозе, где все работают сообща, куда государство дает технику, транспорт, хуже?
— Нет, не хуже. И многие хотят в колхоз. У нас в селе почитай без малого все записались бы, но боятся. И никто не запишется.
— Но все же, чего они боятся?
— Бандеровцев. В соседнем селе был колхоз. Только был он всего два дня. А на третий день ночью пришли бандеровцы…