Он подбирался всё ближе и ближе, и я чувствовала его горячее дыхание, слышала едва слышный хрип, доносящийся из его груди, чувствовала вкус своей слюны, наполняющей мой рот так быстро, чтоя не успевала её проглатывать. не отдавая себе отчета, я полоснула осколоком по нему.
Кровь! Кровью окропились белоперые крылья.
Чувствовала теплое и мокрое на моих руках и лице. Слышала его крик, хрип, бульканье. Яркий свет ослепил меня. Раздались шаги, голоса. Замелькали руки. Я потеряла сознание.
- Очнулись?
Этот голос был женским, бархатистым, мягким и вкрадчивым. Ласка
- Что случилось? - прохрипела я.
Я лежала в Клетке. Клетке, ставшей домом Брайану. А голос Ласки доносился откуда-то издалека. Я попыталась встать с кровати, но смогла только приподняться на логтях.
- Меня теперь посадят? - испугалась я.
- Нет, что ты, - рассмеялась Ласка, - Это же просто царапина. Ты же расскажешь, что произошло, правда?
- Он... - я бессильно опустилась на подушку, - Он вдруг переменился. Стал каким-то странным, пугающим, даже зловещим.
- Он пытался напасть на тебя?
- Ну... Да.
- Ты не представляешь, как сильно заточение в тесном замкнутом пространстве меняет людей. Особенно если это двое. Они варятся там, вынимают все свои секреты, выворачиваясь наизнанку. А порой превращаются в искаженные отражения самих себя. Как в кривых зеркалах. И совершенно неважно, друзья это, влюбленные, враги, а может, просто знакомые. А вы оба - ходячие ящики Пандоры, и иногда мне непонятно, кто страшнее - ты или он?
Слова отняли все мои силы. Я лежала, глядя в потолок, и, наверное, со стороны походила на рыбу, выброшенную на берег. У меня состояния дикого ужаса всегда завершались вот таким вот. Не без содействия Халатов.
- А Эрик сейчас в последней палате. Спит беспробудным сном. Наверное, к пробуждению уже не будет ничего помнить, - сказала Ласка, - А ты не бойся. Здесь не страшно. Я знаю, что вас это место пугает, и совершенно напрасно. Это ведь шанс побыть наедине с собой. Перезлиться, переплакать, переболеть. В полной тишине. Впрочем, можно выпросить прогулку в сопровождении медперсонала.
Мне вредно оставаться наедине с собой, как ты этого не понимаешь? Да и какое это одиночество? Я как под микроскопом, за мной круглые сутки наблюдают. Это не одиночество, это заточение. Клетка.
Я снова лежала в беспамятстве, прокручивая в голове сцену в кладовке, смакуя ощущение теплой крови, сжимаясь от страха. Порой меня тошнило, порой мне хотелось биться в истерике, но я знала, что тогда меня надолго здесь продерджат, и я не выпускала яд, чувствуя, как он разъедает меня изнутри. Исправно ходила в туалет, отвечала на вопросы, ела каши, пила чай. Внешне старалась казаться выздоравливающе девочкой, иногда даже улыбалась. Сжалившись надо мной, Ласка выпустила меня.
- А где мистер Эррони? - спросила я её.
- Я уговорила его, чтобы он разрешил мне взять тебя.
- То есть, теперь Вы мой лечащий врач?
- Да. Ты рада?
- Да. Вполне.
Я шла по коридору, и мне казалось, что на меня все косо смотрят. но на самом деле всем было плевать, такие вещи здесь никого не удивляют. Не то чтобы здешние такие жестокие, но драки здесь в порядке вещей. Тот же Ромео регулярно с синяками ходит и разбитыми кулаками.
Клэр шла мне настречу. Как всегда:завораживающий взгляд из-под шляпы, длинная юбка и лохматые волосы.
- Ты опять не заметила, что меня уволокли, да? - обреченно спросила я.
- Заметила, - пожала плечами она, - Но не придала этому особого значения. Кстати, Брайан вернулся.
Странно. Я не заметила, что его не было, мне казалось, будто его и не уводили вовсе. Но когда мы пришли в его палату, и я увидела, как он сидел с накинутым на плечи одеялом, такой понурившийся и костлявый, я поняла, что он пропал. Того развесёлого Ворона больше нет. Он остался далеко-далеко, там, где ещё хуже, чем в Клетке, и только муза весны способна его оттуда вытащить.
Лиловая надежда
- Мы похожи на караван верблюдов. Пробираемся через пустыню верхом на верблюдах, прямо навстречу песчаной бури.
- С чего это такие ассоциации?
- Не знаю, просто на ум пришло.
А вот я знаю, почему. Она называет наш город желтым, миражем посреди пустыни. А мы, значит, бедуины с иссохшими глотками.
- Дать тебе воды? - спрашиваю я, косясь на автомат с напитками.
- Зачем? - пожимает она плечами, - Вода здесь отравленная.
Её лицо скрывает сомбреро, но я знаю, что на нём следы бессонницы. Уже тогда она находилась в невидимых цепях, а значит, и я.
- Почему на тебя Водонепроницаемая наорала? - спросила она.
Водонепроницаемой была наша учительница по истории. Даже в такую жару, как сейчас, она носила пальто, шляпку, перчатки и зонтик. Я представляла, как она прыгает по крышам, подхватываемая ветром, с зонтом, раскрытым, как парашют. Как Мерри Поппинс или Амевараши.