- "Мелодия слёз", - сказал он.
- Что-то в твоём исполнении она не пробивает на слезу, - засмеялась я.
- Музыкант делает мелодию, - терпеливо, как маленькому ребенку, пояснил Вечность, - Одна и та же музыка звучит по-разному в исполнении каждого человека.
Я заглянула в окно. Зелень повсюду и цветы.
- Лето... - рассеянно сказала я, - Оно тебе особенно дорого?
- О чем ты? - сварливо спросил Вечность, - Сейчас июнь, дорогая. Совсем уже чокнулась от своих лекарств?
А потом ко мне пришла незнакомая девочка с кудрями и улыбкой до ушей. Что-то болтала, а я в недоумении смотрела на неё, пытась понять, что в неё мне так знакомо. Где я могла её видеть? Почему она мне кажется такой родной? Как будто мы знали друг друга раньше. До боли знакомые черты. До боли знакомая болтовня. Больно кольнули мне в сердце эти кудряшки, гетры и родинка под глазом.
Она сказала "прощай", и мне захотелось схватить её и удержать. Но ей надо было идти. Туда же, куда и Вечность. Она держалась так, будто знала меня ещё давно. А теперь пришла попрощаться. Когда она помахала рукой, на секунду в моей голове промелькнула догадка. Но лишь на секунду.
- Прощай, ещё одно приятное воспоминание, - ласково сказала я, но она уже не услышала.
Она уже была далеко. И я невыразимо счастлива за неё и её спутника.
Что-то приятное снилось мне, что-то счастливое. На часах 5:30. Опять это время. Надоело. Почему я такая счастливая? Почему мне хочется улыбаться? Почему в голове звучит Бетховен?
Мои щеки мокрые от слёз. Я плакала? От чего мне хочется плакать этим снежным утром?
Я видела странный-странный сон, но ничего не запомнила из его содержания.
А днём я стала обыкновенной рыжухой. Мне стало получше, но по-прежнему не спадала температура и по-прежнему ночами мучали кошмары и удушающий страх. Но и он постепенно уходил.
Стало тепло и спокойно. Только таблетки надоедали и скучно было. Я рисовала людей во фраках, платьях, цилиндрах и шляпах. Заморские края, корабли, волков, мячики и птиц. Слушала радио. Полоскала горло, дышала ингаляторами, ела таблетки и супы, пила чай, сидела под теплым душем, умывалась, лежала под компрессами.
Дни тянулись медленно, тоскливо, но вполне терпимо. А потом меня выпустили.
Я торжественно возвращалась в палату. Шла по пустынному коридору. больных значительно поубавилось. Открыла дверь, ведущую в палату. Там сидела Кларисса. Три кровати были заправлены.
- А где Клэр? - спросила я, - И Сандра тоже где? Остальные?
- Их выписали, - сказала Кларисса, - Остались мы с тобой и Клэр.
Её лицо больше не искажала ухмылка. Она была... Измученной? Я увидела трещины. О, нет...
Белоснежный полёт
- Ну что? - говорило всё в ней, - Ты счастлива? А? Счастлива, бескрылая? Ну, давай, вырви мне их. Вырви с корнем.
- А ведь чужеродное тело вызывает отторжение, - вслух сказала я, - Общеизвестный медицинский факт. И о чем ты только думала, глупая? Думала, сможешь улететь на чужих крыльях из своего личного ада?
Она смотрела на меня безразличным взглядом. Нутром я догадывалась: ни мой облик, ни мой голос не вызывают в ней отклик. Моё имя ни о чем не не говорит. Она сейчас похожа на жука, перевернутого на спину.
- Кто вы? - прохрипела она.
- А кто вы? - в свою очередь спросила я.
- Я не знаю, - закрыла она лицо руками, - Я не помню кто я и откуда. Я даже не помню, сколько мне лет!
- А где вы жили до того, как попали сюда?
- В доме престарелых. Я жила в комнате с двадцатью такими же дряхлыми развалинами, как и я. В семь утра мы просыпались и завтракали, до двенадцати гуляли в палисаднике, в двенадцать обедали, после обеда до шести вечера был тихий час, в шесть ужинали, до девяти смотрели старое и невыносимо скучное шоу, а потом ложились спать. И так изо дня в день, очень долгое время. Персонал смотрел на нас с отвращением, заведующий считал деньги, самую счастливую, которой мы все завидовали, раз в месяц навещали родвенники, чтобы проверить, умерла ли она, чтобы получить наследство.
Ужас. Как выпишут - пойду навещу бабушку.
Клэр с ужасом на нас смотрела. Не могу больше... Видеть её не желаю.
ОНА УБЬЕТ В НАС ВСЁ
ВЫЖГЕТ СВОИМ ЧЕРНЫМ ПЛАМЕНЕМ
НЕНАВИЖУ
УЙДИ, ПРОСТО УЙДИ
ИНАЧЕ ТУТ НЕ ОСТАНЕТСЯ НИЧЕГО
БЕСКОНЕЧНО ТОНУЩИЙ КОРАБЛЬ
Клариссу увели в изолятор. Меня следом за ней. Нас разделяла стена, и я бы многое отдала, лишь бы хотя бы заговорить с ней. Это невыносимо - быть под прицелом Халатов, как бабочка на кончике булавки, как бактерия под микроскопом. Я слышала скрип ручек, записывающих что-то в тетрадях, и этот звук бил по моим ушам. Изо дня в день слышала один и тот же вопрос: "Как Вы себя сегодня чувствуете?". И каждый раз заверяла, что всё в порядке. Пока меня всё-таки не выпустили.