Если вы пройдете по коридорам того дома, то услышите звуки игры на банджо. Не шумите! Прислушайтесь.
А в подвале вы увидите отпечатки двух рук. Ода большая и широкая, другая узкая, но всё равно большая. Думаю, вы догадались, кого наш покровитель прятал, а?
А на середине озера не заплывайте. Заклинаю вас! Там мертвый круг. Одна из наших там утонула. Голодное-голодное озеро, теперь вы понимаете, почему его так прозвали?
— Ну дает, — присвистнула я, — Хотел написать об озере, но о нем вышел всего один абзац из всей этой писанины!
— Похоже, этот Церемонемейстер был такой же болтун, как и Эрик, — фыркнул Кит, — Давай, читай дальше.
ПОСЛУШАЙТЕ
Запомните, больше не осталось ни Мух, ни Жаренных! Прекратите обманывать людей! Мы с вами живем в год игр разума, в цветочную эру, забудьте о тех, кто замуровывает в стены, их больше нет! А значит, и паниковать вам не из-за чего! А будет кто продолжать распространять неверную информацию, отдам в лапы Палача!
Глас разума и новой эры Чернильное Перо
— А это про что? — спросила я.
— Карательная психиатрия, глупенькая, — сказал Кит, — Пауки едят мух, превращая их в хитиновые оболочки. И те, кто прошел лоботомию, были похожи на эти опустошенные тельца. А Жаренные — это те, кто прошел электросудорожную терапию.
— Надо же, — рассеянно сказала я, — У них был целый мир с войнами и интригами, происходящими за спинами Халатов. Здешние были единым организмом, как рой пчел. Жаль, что сейчас такого нет. Мы похожи на тени прошлого, остаточные изображения. Абсолютно разные люди, вырванные из своих привычных жизней, которые никогда не найдут общий язык и никогда не собьются в стаи. Я провела здесь очень много времени, и в то же время совсем мало. Так и не стала частью всего этого. Как и все остальные.
— Сейчас время другое, — сказал Кит, — Нет пластинок и хиппи, нет значков и призрака карательной психиатрии. Надо просто принять это.
Он закашлялся, согнувшись пополам. Совсем был плох, от него исходило жаром. При этом мелко дрожал. Я приложила руку к его лбу.
— Да у тебя температура! — ахнула я, тут же её отдернув.
— Без тебя бы не догадался, — ограчнулся Кит, стуча зубами, — В Склеп не пойду, даже не проси. Давай, иди отсюда, я итак тебя, скорее всего, заразил.
Я упрямо сдвинула брови.
— Не уйду отсюда без тебя. Халатам не сдам, только уложу в постель и выпрошу у Ласки жаропонижающее.
Он тяжело вздохнул и поднялся, опершись на меня. Мы вышли из чердачного помещения…
— Ты что, издеваешься?! — взвыла я.
Кларисса дико на меня смотрела, запеленавшись в одеяло. На щеках играл нездоровый румянец, вокруг глаз была засохшая желтоватая грязь.
— И ты заболела?! — продолжала орать я, — Вы что, совсем обалдели все болеть?! Хотите дружной компанией провести зимний уик-энд в инфекционке?! Мало было ушедшей Жюли…
— Думаешь, я этого хочу? Я хочу в Склеп меньше вашего… Ненавижу, ненавижу это место.
— Не находишь, что оно похоже на тебя? — хмыкнула я и тут же получила от неё по голове.
— Ей нельзя болеть, — пробормотала Клэр, — Ей это вообще противопоказанно. А если меня заразишь…
— Ну девчонки, не оставляйте меня наедине с этой страшной женщиной! — взмолилась я.
— С кем именно? — хором спросили девочки.
— С Сандрой, — пояснила я, — От неё холодом веет.
И всё же, сколькими горстями бы я не поглощала таблетки, Клариссе удалось меня заразить…
====== Голубой склеп ======
Свет. Яркий свет, как от софитов. Острые осколки стекол. Каждую ночь я видела одно и то же. Просыпалась в 5:30 и с упоением и дрожанием ждала рассвета. День меня спасал, но ненадолго. Я теряла связь с реальностью.
Палата №3 превратилась в средоточие лихорадки, кашля и полуночного бреда. А Клэр оставалась здоровой, что особенно удивляло.
Первой увезли Клариссу. Я здорово испугалась, когда рано утром к нам вошли санитары, измерили её температуру и предложили отправиться в инфекционный отдел, пока всех тут не перезаражала. Кларисса тут же заартачилась, попыталась убежать, но её скрутили и прижали к кровати. Она кусалась, брыкалась, пиналась, щипалась, царапалась, визжала, в итоге ей вкололи транквилизатор со второй попытки, потому что в первый раз она сломала иглу.
— Тьфу ты, черт вас всех дери, — ругался один из санитаров, — Откуда столько силы у такой соплячки?
Потом измерили температуру раскрасневшейся Саре. Увидев, что отметка была достаточно высока, ей предложили прогуляться до инфекционки. Она сопротивляться не стала. Вялую Клариссу волоком тащили, гордо восседающую Сару торжественно везли.
Остались только мы: я, Клэр и Сандра. Само собой, атмосфера была гнетущая. Холод плюс тьма равно страдающая меж двух огней Зои.
Я перестала выходить из палаты. Либо лежала на кровати в верхней одежде, кутаясь в несколько слоев одеял, либо ходила в туалет, либо сидела под тёплым душем часами, наотрез отказываясь выходить, либо ела в столовой вместе со всеми, дыша парами горячей пищи. Клэр говорила, что об меня можно греться, как об батарею, но у меня было такое ощущение, словно я в одной пижаме выскочила на мороз. Кости ломило так, что было больно двигаться. В горле как будто были иглы.
Падаю.
Дни больше не спасают. Рассвет потерял свою силу. Кувыркаюсь, боюсь, кричу. Боюсь потерять контроль. Боюсь стать такой же, как Ворожея. Когда-то она пыталась пройти Инициацию, то есть испытание для Знающих. Пришла, наследив по коридорам, с неё капала черная кровь. Она даже на человека не была похожа, не то что на себя. Как Гарри. Как Лицедей.
Не хочу быть как она. Не хочу быть как Гарри. Не хочу быть как Лицедей. Не хочу однажды вывернуться наизнанку, перестать быть собой. Но больше я не хочу в Клетку. После неё люди не становятся прежними. Там растворяется время и сны, открываются секреты и ящики Пандоры.
Я пережила несколько приступов, и каждый раз последнее, что я видела — это алчно горящие глаза Ворожеи. Нет… Это уже была не Ворожея. То был зверь.
Но у Халатов много глаз, как у пауков. Они заметили мои изменения. Засунули градусник, принялись щупать лоб, заглядывать в глаза. Как будто я была куклой. В отличии от Клариссы, я ушла гордо. Странно было идти по коридорам. Почти пусто, все ослабевшие, хилые, больные. Тут царила атмосфера смерти, холода и болезни. Страшно.
А невозмутимые Халаты вели меня вниз, в подвал, где располагалось это отделение. Тёмные коридоры, обшарпанные стены, надписи под потолком и на потолке. Потрескавшаяся плита, кровавые следы. Пятна, реки черной крови. Халаты шли в ней, пачкались в ней, ничего не замечая. А меня всю передергивало от отвращения. Затхлый запах, примешивающийся к нему сладковатый оттенок смерти. Это здесь умерла Травница. Это здесь томится Вечность. Этого места боится Хамелеон, и я впервые её понимаю.
А вот и моя палата. Серые стены, белый потолок с голой лампой, белый пол и кровать с незаправленным постельным бельём.
— Белье сама заправишь, — сказал санитар сквозь марлевую маску, — Если будет что-нибудь нужно, то звони в колокольчик. Кормление три раза в день, в восемь утра, два дня и семь вечера. Вместе с таблетками. Не пропускать. Ингаляция пять раз в день, полоскать горло будешь каждый час под присмотром медсестры. На ночь компрессы.
Ну надо же, всё по расписанию. Как в тюрьме.
На окне была решетка, под подоконником — батарея.
— На подоконнике не сидеть, — сказал санитар, — Знаю я, как вы любите это делать. Но ты серьёзно заболела, есть огромный риск осложнений, так что даже не вздумай подходить к окну.
— А выходить из палаты можно будет?
— Нельзя. Сама понимаешь, заразна.
— Из вещей ничего нельзя взять? Что я тут буду делать целый день?
— Тебе принесут карандаши и альбом для рисования. Тут работает радио, которое включается на час в день. Да и сомневаюсь, что тебе придется скучать в таком состоянии.