Он принялся рыться в тумбочке. Вывалил на пол перед нами целый канцелярский магазин. Подсвечивая карманными фонариками, мы принялись писать и рисовать. Громким шепотом спорили между собой, сколько страниц будет, как колонка будет называться, какие статьи включать, а какие нет. Вскоре к нам присоединились другие Иные, как мухи, манимые светом лампы. У каждого была своя четверть страницы, кто-то писал большую статью, кто-то всего несколько строк, кто-то рисовал, кто-то сочинял стихи. Олень сшивал страницы, Кит корпел над обложкой, Африка стоял на стрёме. Вскоре к нам пришла Хамелеон, пробравшись через окно. В комнату ворвался ветер и снег. Он подхватил листья и разбросал их по комнате, а мы с Лицедеем принялись за ними гоняться, чтобы поймать. Олень подошел к окну и с трудом его закрыл. На полу лежала разбитая ваза, растекалась лужа от воды и растаявшего снежного цветка.
— Я принесла краски, — виновато сказала Хамелеон.
— Давай уж, — вырвал их у неё Олень, — В качестве компенсации будет.
Я настороженно следила за ней краем глаза. Угрозы от неё больше не было, но остальные по-прежнему сторонились её. Вчерашний парень — ухажер Ворожеи — разогревал примус. Девушка с венком из искусственных цветов на голове раскладывала одноразовые стаканы. Грег принес сдобу, Саймон — сосиски и кетчуп. Радуга, с которой мы когда-то болтали на крыше, раздавала всем одноразовые тарелки. У неё были нежно-розовые глаза. Интересно, что это значит?
— Только вот кто его будет читать? — усмехнулся Кит, — Иных совсем немного осталось. Все здесь собрались.
— Думаешь, тогда их было много? — иронично вставил Олень.
— И к тому же, многие из них до сих пор остались живы, — задумался Лицедей, — Кто-то остался здесь, кто-то уехал в прибрежный город.
— Наверное, превратились в скучных взрослых, — потянулась Радуга. Глаза приобрели бежевый оттенок.
— Нет, они остались Иными, — возразил Лицедей, — Иной не может перестать быть таковым.
— Кошка перестала, — приподнял бровь Кит.
— Значит, никогда не была Иной, — рявкнул Лицедей, — Уж поверь, я встречался с ними. По-прежнему Иные, чуть взрослее, чуть рассудительнее, но Иные.
Я почувствовала сгущающуюся атмосферу и попыталась их успокоить. Кофе уже было готово. Каждому досталось по стакану с горячим напитком, тарелке с сосиской в кетчупе и сдобе. Мы уплетали еду за обе щеки и параллельно спорили насчет оформления. Ночь пролетела незаметно, вскоре показался рассвет, и мы бросились в рассыпную по всей больнице.
— Я вижу, тебе стало лучше, — сказала мисс Алингтон на утренней терапии, — Значит, терапия действует.
— Да, — в блаженстве сказала я, откинувшись на спинку дивана, — Я теперь чувствую себя Джонатаном Ливингстоном.
— Что ж, это хорошо, — кивнула она, — Если пойдет дальше такими темпами, то тебя можно будет выписывать. Но всё же на учете какое-то время тебе придется побыть. Как насчет санатория? Могу дать тебе несколько буклетов.
Я согласилась. Она дала мне их. На первом были изображены горы с заснеженными вершинами. Санаторий назывался «Кленовый сироп». Крупнейший пансион для психически больных с программой реабилитации, разработанной ведущими специалистами в области психиатрии и психотерапии. С видом на горы, кленовыми деревьями, бассейном, кафетерием, ботаническим садом и зоопарком.
На втором была цветущая долина и озеро, в котором отражались облака. «Сказочный дол», нестандартный пансион в виде небольшой старой деревни, закрытом обществом, в котором царит мир и любовь, ежедневными мероприятиями, такими, как рыбалка, крокет, купание и т.д., возможность заниматься творчеством, кулинарией, резьбой по дереву, спортом, музыкой, садоводством и животноводством.
На третьем был заснеженный вечнозелёный лес и небольшой трогательный домик. «Домик лесничего», так гласило название. Чистый прохладный воздух, игры в снежки, камин, трудовая и творческая терапия, домашний уют, похожий на детство, проведенное у бабушке в деревне.
— Вы же прекрасно понимаете, что это всё не то, — жалобно протянула я, возвращая мисс Алингтон буклеты, — Мне нужен пансион в Эвер-Порте.
— «Океанское побережье», что ли? Да что ж вы все так грезите о нём? — закатила глаза мисс Алингтон, — Ты вообще видела прайс? Очень большие цены. А я тебе предлагаю дешевый вариант. Да, они не так близко находятся, но зато очень хорошие. Не элитные, в этом-то вся беда.
— А по мне, это хорошо, — буркнула я, — Не нравится мне атмосфера элитарности.
— Сколько зарабатывают твои родители? — спросила психиатр, — Я знаю, что они поставляют мясо и растительные культуры местным магазинам, так что платят им вполне прилично. И всё же этого недостаточно. Отец Мариам, если её помнишь, работает директором школы искусств. А её мать — нейрохирург в соседней больнице. Сама понимаешь, сколько они зарабатывают. Поэтому они могут потянуть её проживание там. Хотя, прошло уже достаточно времени, я думаю, её оттуда уже выписали.
Я тяжело вздохнула.
— Ты всё-таки подумай, — сказала мисс Алингтон, — Больница не может обеспечить реабилитационных условий в полной мере, а тебе надо.
— Какой в этом смысл? — горько вздохнула я, — Я ведь даже работу не смогу найти с такими-то диагнозами.
— Людей с психическими заболеваниями вполне принимают на работу, — возразила мисс Алингтон, — Есть, конечно, ограничения, запрещены один или несколько видов деятельности. Работодатели обеспечивают безопасную атмосферу для вас, учитывая особенности вашего психического здоровья. Уже давно прошли времена карательной психиатрии.
— Не забывайте, что мы в городе на самом краю мира, — вздохнула я, — Досюда нововведения доходят несколько лет.
— Не будь такой пессимисткой, — махнула рукой мисс Алингтон, — В психиатрической больнице в Эвер-Порте работает женщина, у которой была шизофрения. Теперь она прошла реабилитацию, социализировалась, и хочет помочь другим. Про ней статья даже есть в нашей газете.
Мы ещё поговорили и я вышла с кислым выражением лица. На скамейке меня ждал Эрик.
— Ну, чего хандришь? — набросился он на меня, — Лимон съела? Она тебе чай без сахара дала? О, она отправила тебя на трудовую терапию? Что на этот раз? Снег разгребать или цветы поливать?
— Просто я хочу в «Океанское побережье», но он дорогой. Причем очень дорогой. Больше зарплаты моих родителей.
— Да, океан — это серьёзно, — кивнул Эрик, — Раз потянуло — будет тянуть всю жизнь. Тем более, там ведь окна на всю стену с видом на побережье. Когда тепло, то их открывают, и ты дышишь солёным воздухом и слушаешь шум прибоя. Представляешь, какие там сны снятся?
— Перестань дразнить, — простонала я.
— Да ладно, кто тебе сказал, что только через пансион ты сможешь встретиться с океаном? Ты ведь можешь снять домик с таким же видом. И главное, тебя не будут тормошить санитары. А там всё по расписанию!
— Но мне нужна реабилитация, — поморщилась я, — Оттягиваю, как могу, возвращение в социум. Мне кажется, что я не смогу жить за пределами больницы. Пусть хоть в пансионе побуду.
— Тогда какие проблемы? — подмигнул Эрик, — Она же тебе всучивала буклеты? Потому что мне всучивала.
— Я там никого не знаю, — дернула я плечами, — Я вообще эти места не знаю. А тут хоть что-то знакомое.
— Так поехали вместе? — предложил Эрик, — Вдвоем веселее в незнакомой обстановке. Ну давай, че ты?
Я вздохнула. А потом задумалась.
— А давай! — в конце концов согласилась я.
====== Эпилог ======
— Меня выписывают.
Всего два слова и тысяча чувств. Горечь, как от лимона. Сладость, как от апельсина. Терпкий вкус многолетнего вина. Летний дождь, ливень, запах тропического леса, мокрая зелень, нависающая над головами и песчаная дорожка. Летняя ночь, прохлада и ветер, приносящий запах фруктов.
На плечи Ромео было накинуто старое пальто. За окном таял снег, стекал лужами к дороге. Конец февраля означал звук капели и обнаженную пустую землю и прошлогоднюю траву с листвой. Ромео смотрел спокойными черными глазами. За это время он повзрослел, стал более спокойным и рассудительным.