Мы пошли с Нелли в служебный туалет, который служил курилкой, беседкой, местом для свиданий — для чего угодно, в общем, но не для справления нужны. Медперсонал ходил в туалет на другом крыле, потому что в этом всё было раздолбанно, прокуренно и воняло так, что можно было задохнуться.
— Что такое?
Нелли устроилась на подоконник. Её трясло от смеха. Проницательностью она не отличалась.
— Нелли, меня постоянно преследует такое чувство, будто тебе что-то угрожает, — сказала я.
Она резко побледнела.
— Это всё началось с Кларриссы. А может, с белого платка. А может, и с того, и с другого. Хотя, всё-таки с Клариссы.
— Ты можешь говорить по существу или нет?!
— Просто я заразилась от неё гриппом. Горло очень болит. Даже говорить больно.
— Поэтому ты пропустила завтрак?
— Да. Не перебивай меня. Короче, потом у меня начался насморк, и я нашла платок. Белоснежный такой, даже жалко было его пачкать. Но я всё-таки высморкалась в него и спрятала в шкаф. А ночью я увидела свою смерть. Утром платок исчез.
— Ты… что?!
— Увидела свою смерть. Ты дрыхла, как убитая, а я побежала к мальчикам. Когда в палате двое Знающих, я скорее побегу туда, чем обращусь к тебе, уж извини.
Да. Точно. Знающие, прозвища, Грань, Иные. Я что-то слышала об этом, но мне такая жизнь казалась далекой и недоступной. Я не была её частью. Пока.
— Королева предложила мне выбор. Уйти с ней или остаться. Вырваться или умереть. Я предпочла второе. Вечность думает, что из-за Королевы я умру. Что если бы не она, то не было бы никакой опасности. Быть может, это и так. Но она предложила выбор. Она не хотела моей смерти. Но, когда дело касается меня, Вечность не отличается рациональностью.
— Почему же ты предпочла умереть? Если верить рассказам этих… Иных, то Грань — это хорошо.
— Не совсем. За всё платят. Королеве пришлось отречься от всего, что любила, чтобы стать серым кардиналом больницы. Я не хочу быть частью Грани. Не моё это…
Она подобрала окурок, повертела его в руках и бросила. На стене зарябили надписи. Я снова почувствовала сладковатый запах.
— Зато её частью можешь стать ты, — повернулась она ко мне. — Ты Буревестник, я это при первой встрече поняла. В какой-то степени ты Джонатан Ливингстон, чайка-мечтатель. И в какой-то степени ты несёшь на крыльях шторм. Нет, это не будущее, это настоящее: просто ты, пролетая над морем, видишь, как вдали рождаются гигантские волны, и летишь оповещать моряков и жителей берега. Но можешь ли ты что-нибудь изменить? В конечном счёте, у каждого из нас есть выбор.
— Только верный ли он? — спросила я.
— Для меня верно лишь остаться. Я не смогу быть частью Грани. Она плохо на меня действует.
Нелли грустно улыбнулась.
— Вечность меня обычно называет Травницей. Я ещё летом готовила вкусный чай. И цикорий таскала. Весело было… Уже не посидим так. Ты меня подмени, ладно?
Она рассмеялась. И с каждым смешком она разбивала моё сердце. Один смешок — один осколок.
====== Серебряный снег ======
Эта зима была не холодной, но мокрой. Тем не менее остальные носили шарфы, шапки, свитера, сапоги чуть ли не до колен. То была скорее дань приватной моде, чем цель утеплиться. Я ходила в майке и шортах, а когда становилось слишком холодно, то накидывала на плечи кожанную курту, и потому меня за глаза называли ведьмой. Но признавали, что рядом со мной почему-то теплее.
Мы несколько раз убегали из больницы посреди ночи и гурьбой бежали по направлению к заброшенному зданию, забирались на последний этаж, располагались на остатках крыши и пели под гитару или укулеле. Мы — то есть Брайан, Блейн, Ромео, Нелли, Кларисса и Мариам. Последняя сетовала на то, что она только на дневном стационаре и не может ночевать с нами. Ромео говорил, что нечего ей здесь делать. Брайан мрачно кивал, погружаясь в воспоминания о Клетке.
Потом мы возращались, принося запахи дыма, сухих листьев и тёплой земли, ложились спать, каждый видя свой сон. И если как следует сосредоточиться, то можно было почувствовать, кому что снилось. Кларисса рассыпалась, и с каждой ночью какую-то её часть уносило ветром. Или то был жуткий водоворот? В любом случае, то место, куда она попадала каждую ночь, было нехорошим, и она рвалась оттуда, но безуспешно. Вокруг Брайана сгущалась тьма. Она струилась по его венам и артериям, текла из него подобно чёрному дыму и слизи, наполняя палату враждебными тенями. А у изголовья кровати Ромео сидел тёмный силуэт, и что-то в нём было от самого Ромео.
И только у кровати Блейна сгущался космос, переливаясь тысячью оттенков, сверкая звёздами и галактиками. Это его звёздный плащ и звёздная постель, и только там он чувствует себя кем-то.
Вечером мы ходили на крышу. Иногда к нам присоединялись компании, иногда мы присоединялись к ним. Танцевали, прыгали, скакали, бесились, танцевали, гонялись друг за дружкой, рисовали на двери и стенках вокруг красками, сидели на краю, свесив ноги, и встречали закат. Кларисса лежала сзади и сморкалась в платочек, Ромео предлагал ей лечебный чай, а она всегда отказывалась, Нелли и Блейн обнимались в сторонке, Брайан сидел в одиночестве и о чём-то думал. В те минуты он был похож на нахохлившегося воронёнка.
— Есть такая народная песенка в Исландии, — сказала я ему в одну из таких посиделок. — О вороне, которому зимой нечего было есть, и он замерзал.
— Исландцы, как всегда, поражают высокой концентрацией позитива в творчестве, — невесело усмехнулся Брайан. — Одна сказка об утопившейся великанше чего стоит.
Я включила примус, забрав травяной чай у Ромео.
— Ты чего такой невеселый? — спросила я.
— Прислушайся к ощущениям, — посоветовал Брайан. — Ты же чувствуешь торнадо и землетрясения.
Я расслабилась, закрыла глаза. И чуть не обмерла: вокруг него настолько сгущена тьма, что даже если закрыть все двери и окна в комнате и занавесить шторами, то всё равно будет светлее. И на самом дне притаился нечеловеческий страх.
— Как мне это надоело, — пробормотал Брайан. — Это когда-нибудь закончится? Мне иногда кажется, что я и не жил вовсе. И правда, чернокрылый Ворон.
— Что, надежды на спасенье нет? — спросила я.
— Ну, разве что если кто-нибудь согласится разбить своё сердце за меня, — мрачно улыбнулся Брайан. — Кто-то, с кем я связан всю жизнь. Кто-то, кто посылает мне хорошие сны.
— Ну надо же, — хмыкнула я. — То один болезнь соглашается разделить с возлюбленной, то другая разбивает за него своё сердце. Любить вас нормально не учили?
— Не знаю, — буркнул Брайан. — Думаешь, мне самому хочется, чтобы за меня умирали?
Он лёг рядом с Блейном, дав понять, что не намерен продолжать этот разговор. На его место села девушка с розовыми волосами.
— А ты у нас кто? — проворчала я.
— Радуга, — улыбнулась девушка. — Мои глаза меняют цвет в зависимости от настроения. Видишь, какие у меня сейчас?
— Зелёные.
— Это значит, что я спокойна. Когда я зла, они чернеют. Когда мне грустно, они становятся синими. А при страсти — красными.
Я чуть не подавилась чаем. Она ехидно на меня посмотрела.
— Это не очень удобно, знаешь ли. Люди всегда видят меня насквозь.
— Сомневаюсь, что они видят изменение цвета твоих глаз. Иначе давно бы сдали тебя на опыты.
— Они чувствуют изменения моего настроения. А вот мои глаза для них всегда серые… Только ты их видишь. Я у многих спрашивала.
— Здорово…
Мы замолчали. Она смотрела вверх, на перламутровое небо, а я вниз, за сады без листьев и цветов, пожухлую траву, припорошённую снегом. Белые хлопья падали вниз, плавно кружась и оседая на мои волосы и руки. Сзади кашляли Нелли, Кларисса и Блейн. У Нелли был надрывный, лающий кашель, она задыхалась, и в тот момент, когда я повернулась, чтобы предложить помощь, на её платке показались пятна крови.