Роуз тем временем придумала отличный повод, чтобы попасть в покои в нужное время. Королева осталась в синем платье, которое Роуз подшила тем же утром. Ее величество заходила в швейную мастерскую для примерки. Отвлекшись на обсуждение вставки из слоновой кости и наушники, об этом все забыли. Сразу после того, как королева вышла из швейного цеха, Роуз повернулась к Саре и охнула:
– Боже правый! Я оставила булавки в рюшах на спине. Они могут исколоть ее величество. В какой стороне находятся королевские покои?
– Выйди, поверни налево, в коридор у портретной галереи, затем в конце еще раз налево и через двор. Если побежишь, то сможешь их догнать.
До покоев было как минимум четверть мили. Когда она ворвалась туда, полдюжины людей с изумлением обернулись на раскрасневшуюся молодую девушку.
Она тут же упала ниц:
– Простите, ваше величество, но в платье еще остались булавки. Молю вас, не садитесь! Просто повернитесь, чтобы я смогла добраться до рюш.
Послышались смешки, так как почти все присутствующие представили, как жесткой, капризной старой королеве в зад впились булавки. Николас Оливер в самом деле едва не разразился смехом, ибо он был единственным человеком в покоях, который понял, что это полная чушь. «Какая у меня умная дочь!» – подумал он, не в силах оторвать глаз от Роуз. Та опустилась на колени, осматривая заднюю часть платья, успев подмигнуть отцу, сказав этим, что они встретятся после собрания. Теперь ее прятали пышные юбки платья, и никто не видел, что она просто притворяется, будто вынимает булавки. У нее хватило ума надеть на запястье игольницу, чтобы втыкать в нее невидимые иглы.
– Готово! – сказала она поспешно и встала с колен.
– Надеюсь, ты вытащила все, – мрачно произнесла королева.
– Все до единой, ваше величество.
– Тогда ты свободна.
Роуз двинулась к выходу и, когда проходила мимо отца, споткнулась… совсем чуть-чуть. Отец поймал ее за локоть. «Боже мой, – думала она, – все как тогда, в столовой, только Марисоль не притворялась, что споткнулась. Она действительно упала. И так случилось потому, что кто-то дал ей подножку. И этот кто-то – скорее всего, Динь-Динь!» Роуз вдруг поняла это.
– У конной гвардии, у кузнечного двора, – прошептала она, пока отец помогал ей встать на ноги.
Четверть часа спустя она услышала шаги по брусчатке и выглянула из-за угла, возле столбов, где кузнец обычно привязывал лошадей, чтобы подковывать. У столбов не было ни единой лошади. Двор был совершенно пуст, лишь иногда раздавалось ржание одной из десятков лошадей в конюшнях.
Она затаила дыхание. Отец был высоким мужчиной, и под небольшим углом солнца позднего полудня его длинная тень падала на брусчатку кузнечного двора.
– Папа! – позвала она тихонько. Шедшая тень остановилась, и Роуз побежала по двору, перепрыгнув через тень к нему в объятия. Грубая ткань его колета[7] врезалась ей в щеку, послышался знакомый аромат розмарина. Он всегда носил веточку травы в жилете в честь ее мамы, которую звали Розмари.
– О, папа!
– Рози! Рози!
– Папа, вернись со мной.
– Но как?
– Думаю, я сумею как-нибудь в этом разобраться. Я имею в виду, что я же как-то перехожу. И ты тоже можешь.
Они уже однажды говорили об этом, но отец мешкал. Как ему влиться в общество, которое живет на пятьсот лет позже него? Как ему там освоиться? Роуз почувствовала, что у него в голове и сейчас пробегают те же мысли.
– Папа, ты до этого говорил, что пойдешь со мной даже туда, где заканчиваются время, пространство и место, что пересечешь океаны и границы между столетиями и между Кентукки и Индианой, или Огайо, или Мичиганом. Это твои точные слова.
– Знаю, дорогая. Знаю, и я был серьезен, но сейчас очень опасные времена. Тебя здесь не должно быть. Худшее еще впереди.
– Я знаю, папа! Лучше тебя знаю, что будет дальше.
В этот момент во двор вошел кузнец, ведя за собой большого боевого коня.
– А ну-ка прочь от столбов, если не хотите, чтобы я вас приковал! – закричал он.
– Нас не должны видеть вместе, – быстро сказал отец. – Но, милая моя девочка, тебе надо вернуться, и быстро. Здесь слишком опасно.
Не было смысла спорить с отцом тут, на кузнечном дворе. Роуз отступила, сунула руки в глубокий карман на платье и скрестила пальцы.
– Как скажешь, папа.
– Правда? – Он пристально посмотрел на нее. Трудно было догадаться, о чем он думал. – Ты врешь ничуть не лучше, чем твоя мама.
На его лице мелькнула улыбка, и глаза засверкали, как будто он вот-вот рассмеется:
7
Колéт (