– Что это за место? – спросил наконец Талал, обводя комнату взглядом.
– Я уже говорил, – откликнулся Тан, – это Ассар.
Валин покачал головой:
– Почему мы о нем ничего не слышали?
– С тех пор как здесь дышал последний человек, реки сменили русла.
– Почему он здесь? – спросил Каден, припоминая подслушанные в детстве, в Рассветном дворце, разговоры о градостроительстве. – Здесь ни порта, ни дорог.
– Именно поэтому, – ответил Тан и уселся, скрестив ноги, рядом с мечом.
Несколько мгновений он осматривал оружие, но руки к нему не протянул. Каден ждал продолжения, но монах уже закрыл глаза.
Лейт уставился на него, перевел взгляд на Кадена, снова на Тана и развел руками:
– И что дальше? Пришли кшештрим, всех убили. Обронили меч… Вот и сказочке конец, а кто слушал молодец?
Тан ничем не показал, что слова пилота его задели. Он не открывал глаз, грудь равномерно опускалась и поднималась.
Молчание, к удивлению Кадена, нарушила Тристе.
– Ассар, – выговорила она, и слово в ее устах прозвучало чуть иначе, чем у Тана.
Она тоже опустилась на пол рядом с клинком и смотрела на фонарь круглыми глазами, словно созерцая что-то, невидимое другим.
– Убежище.
– Тоже лейны научили? – спросила Пирр.
Тристе не отозвалась, даже не взглянула в ее сторону.
– Ассар, – повторила она и добавила: – Ни кохомелунен, тандриа. На свиата, лаэма. На киена-эккодомидрион, акш.
Тан распахнул глаза. Он даже не вздрогнул, но положение тела как будто изменилось, появилась в нем… Каден поискал слова. Настороженность? Готовность?
Девушка все смотрела на клинок своими дивными глазами – рассеянным, открытым взглядом. Она и не заметила, что говорит вслух.
– Где ты это слышала? – спросил Тан.
Тристе вздрогнула и обернулась к монаху:
– Я не… Может, в храме учили?
– Что это означает? – заговорил Каден.
Что-то в прозвучавшей фразе пробило самообладание старого монаха, а Каден не привык видеть Тана вне себя.
– Нет, – сказал Тан, не заметив вопроса Кадена. – Не в храме. Храмов не осталось.
– Язык надписи внизу она узнала, – напомнил Валин.
– Она прочла надпись, – поправил Тан, плавным движением поднявшись на ноги. – Маловероятно, но возможно. Многие знатоки еще умеют читать записи кшештрим.
– Так в чем дело? – не унимался Валин.
– Этого она не прочла. Сказала по памяти.
– Ну и умничка, – пожал плечами Лейт. – Красотка – рот разинешь, да еще и с мозгами…
– Где?.. – Тан сверлил девушку взглядом. – Где тебе встречалась эта фраза?
– Может быть, в книге, – покачала головой Тристе.
– Она не из книг.
– Все это очень впечатляет, – вмешалась Пирр со своего поста под окном, – но драма была бы увлекательней, знай я, что означают эти таинственные слова.
Тристе покусала губу.
– В растущей… – неуверенно произнесла она, – в подступающей тьме…
Девушка поморщилась, досадливо мотнула головой и начала заново, на этот раз с певучестью молитвы или заклинания:
– Свет в густеющей тьме. Кров для усталых. Кузнечный горн для клинка отмщения.
7
Благословение паломников больше походило на зачтение смертного приговора, чем на празднество.
Начать с того, что Лехав чуть ли не походным маршем гнал Адер в храм Света – лишь с одной короткой остановкой на дороге Богов, чтобы купить у торговцев маленький дорожный мешок, смену одежды, немного сушеных плодов и солонины и, конечно, золотой плащ пилигрима Интарры. Все, как она и задумывала, но Адер рассчитывала осуществить замысел свободной, а не под испытующим взглядом, не дающим времени обдумать следующий шаг. А тут ей чудилось, будто она снова свалилась в Желобок и ее несет неудержимым течением – силой, которая убьет ее при первом же промахе.
Не то чтобы Лехав был груб или невоспитан. Если не считать угрозы в начале пути, он, шагая по долгой пыльной дороге к храму Света, ограничивался вежливым разговором и расспрашивал Адер о том о сем, но к этому она подготовилась и отвечала заученными словами. Зовут ее Дореллин. Дочь преуспевающего купца. Повязка? Спасает от последствий речной слепоты, постигшей ее год назад. Да, кое-что видит, но с каждым месяцем зрение слабеет. Сперва глаза болели на солнце, а в последнее время приходится защищать их от света пламени, даже от огоньков свечей. Нет, родители не знают, где она. Твердили, что она дура, но она верит богине и убеждена, что паломничество в Олон, к святейшему алтарю Интарры, вернет ей зрение. Нет, всех трудностей пути она не предвидела. Да, готова неделю за неделей идти пешком. Нет, дальше Олона она не собирается и сама не знает, вернется ли в Аннур, совершив поклонение богине света.