– Дай-ка взгляну. – Старуха решительно потянулась к ее лицу, насупила брови. – Что толку от правды прятаться!
Адер отдернула голову.
– Я и не прячусь, – громче, чем хотелось бы, возразила она и, увидев, что к ней обращаются новые лица, в душе обругала себя. – Просто зрение меркнет. Мой врач велел завязать глаза и беречь их от света, чтобы отсрочить слепоту.
Старуха плюнула на широкие плиты мостовой:
– Врач, говоришь? И сколько добрых золотых солнышек ты выбросила на этого шарлатана?
– Он знает свое ремесло, – отрезала Адер.
– Ремесло это – доить богатеньких? – презрительно отмахнулась старуха; в ее острых глазках мелькнуло что-то сродни жалости. – Нет, девонька, когда зрение меркнет, тряпицей его не удержишь.
Адер медленно кивнула:
– Знаю. Потому и иду с паломниками поклониться Интарре. Может, богиня услышит молитвы и вернет мне свет?
Ход показался ей изящным: маскировка послужила заодно и оправданием. Одна легенда объясняла и повязку, и путешествие. Вот только Ниру она не убедила. Та склонила голову к плечу, впилась в Адер суровым черным глазом и, казалось, могла смотреть так полдня.
– Вот и он туда же, – наконец заговорила старуха, махнув клюкой в сторону брата. – Надеется, что боги превратят его протухшие яйца в свежие. Я ему твержу, что скорее мои усталые сиськи встанут торчком, как у молодух, а я-то и то не рассчитываю.
– Сестра, – окликнул ее от тюков Оши, – не отбирай у девочки надежду. Интарра – древняя богиня, и пути ее неисповедимы.
– Это я древняя, – отрезала Нира. – И довольно намыкалась, чтобы сказать: свинья и та лучше богини.
Она махнула клюкой на чернобрюхую скотину, тычущую рылом в объедки под колесами фургона.
– Свинья, она настоящая. Свинье можно врезать… – Она ткнула скотину в бок, и та ответила ей возмущенным визгом. – Свинью можно пнуть. Коли ты одинок и неразборчив, можешь свинью и поиметь, а к утру зарезать ее на мясо. Свинья настоящая. Не то что твоя туманная божественная сука.
Оши покачал головой:
– Я объяснял тебе, сестра, как много значит в таких делах вера.
– Да-да, – торопливо закивала Адер. – Я тоже верю богине. Ее святым промышлением все кончится хорошо.
Она тараторила, подделываясь под наивную юную паломницу.
Нира закатила глаза:
– Лучше в койке с калекой, чем целое корыто веры. Вера и убить может, и ты… – она ткнула в Адер острым пальцем, – запомни этот маленький урок. А что до хорошего конца, так для тебя, если быстро не поумнеешь, все и так скоро закончится.
Адер задумчиво кивнула.
Не дождавшись от нее ответа, Нира поморщилась и бросила взгляд на кишащую толпу.
– Давай-ка сюда, – понизив голос, буркнула она.
Старуха кивнула на задок фургона, от которого паломников разогнали визжащие черные свиньи. Адер не двинулась с места.
– Иди, говорю, лярва упрямая! – сверкнула глазами старуха. – Не то скажу, что на языке вертится, при всех, а это тебе навряд ли понравится.
Адер колебалась. Она бы рада была поскорей удрать от этой женщины, но удирать было некуда. Хуже того, в голосе Ниры ей послышалось подозрение, от которого волоски на загривке зашевелились. Еще чуть помедлив, Адер кивнула и шагнула к фургону, подобрав подол, чтобы не задеть грязных свиней. Когда борт скрыл их от стоявших вблизи паломников, Нира развернулась к девушке.
– Слушай, – зашипела она, бдительно стреляя глазами через плечо Адер, – если тебе вздумалось сбежать из дворца и разыгрывать слепую нищенку, надо думать, у тебя есть на то причины.
У Адер горло перехватило от страха.
– Я не… – заикнулась она.
– Брось, – отмахнулась Нира. – Никогда я не торговала чужими секретами и впредь не собираюсь. Девушка вправе соврать, если надо, по себе знаю, но…
Она тыкала в грудь Адер костлявым пальцем, подталкивая ее к неструганым доскам фургона.
– Без меня ты живо вляпаешься в дерьмо. – Старуха покачала головой, ковырнула грязь клюкой и сердито пробормотала: – Мало мне заботы с придурком Оши, так еще ты навязалась.
– Ты не обязана… – заговорила Адер, у которой сердце так и колотилось.
– Видит Шаэль, не обязана! – огрызнулась старуха, снова повысив голос. – Но без меня твою негодную задницу живо нашпигуют толстыми кривыми хренами. Мы и за стены выехать не успеем. Давай кидай мешок в кузов и сгинь с глаз моих, пока я не осерчала.
8
Валин смотрел в ночь за окном, холодный ветер обжигал ему лицо. Он сам вызвался стоять первую вахту, и его крыло, которое привыкло урывать минуты отдыха где придется, превратив плащи и мешки в одеяла и подушки, положив поближе оружие, мгновенно провалилось в сон. Остальные ненамного отстали от кеттрал, и к тому времени, как в небе заблестели первые звезды, не спал только Каден. Тот сидел, скрестив ноги, в шаге от Валина и неотрывно таращился через низкий подоконник того же окна. Оба долго молчали.