– Какой смысл сторожить, когда ничего не видно? – спросил Каден и кивнул на окно. – Я словно в чугунный котелок заглядываю.
Валин колебался. Он не рассказывал брату о пережитом в Халовой Дыре, не рассказывал о яйце сларна и полученных от него необычных способностях, не рассказывал… Да ничего он не рассказывал.
– А ты что не спишь? – спросил он. – Мы собирались выспаться, пока тебе не надо шагать в… эту штуку.
Бросив взгляд на кента, Каден кивнул, но ложиться и не подумал.
– Вряд ли недолгий сон качнет весы в ту или другую сторону.
– А эти врата и правда стоят по всей империи?
– Кажется, даже за ее пределами. Они на тысячи лет старше Аннура. Когда кшештрим их создавали, о границах империи никто еще и не думал.
– Однако отец о них знал, – упорствовал Валин. – И использовал?
Каден только руками развел:
– Так мне сказали хин.
– И где они? – спросил Валин. – Где аннурские врата?
– Не знаю. Ничего похожего я никогда не видел. Да и не слышал о них, пока мне настоятель не рассказал.
– Как же получается, что люди не в курсе? – задумался Валин, разглядывая тонкие очертания арки. – Как отцу удавалось переноситься за полмира, чтобы никто ничего не заподозрил?
– Я много об этом думал, – признался Каден. – Вообще-то, это могло и не бросаться в глаза. Скажем, император переходит из Аннура в… допустим, в Лудгвен. В Лудгвене никто не знает, что он только что был в Аннуре. Подумают, что император просто прибыл без предупреждения. Какой-нибудь хронист мог бы потом все сопоставить, если бы вел подробные заметки и тщательно отмечал даты, но не так легко подробно записывать все передвижения императора. Сколько раз и мы не знали, где отец, а ведь мы во дворце жили.
Валин, подумав, кивнул. Он с детства помнил многодневные отлучки Санлитуна.
«Пребывает в раздумьях, – объясняла им мать. – Молится Интарре о вспоможении».
Валин никогда не мог понять, зачем нужны все эти раздумья и молитвы. А вот если принять во внимание врата, то обеты, наложенные на себя Санлитуном, получали иное объяснение. Как там писал Гендран? «Стань слухом. Стань призраком. Пусть враги не верят, что ты есть». Свести себя к одним только слухам для императора непозволительно, но его обыденная отстраненность от простых людей позволяла незаметно исчезать из виду на несколько дней.
– Сколько лет, – покачал головой Валин. – Сколько лет мы ничего не знали.
– Мы были детьми.
– Мы были детьми…
Валин медленно выдохнул, посмотрел на облачко застывшего в ночном воздухе дыхания.
– Мне о многом бы хотелось его спросить, – сказал он.
Каден так долго молчал, что Валин решил, будто брат уснул. Но, оглянувшись, увидел его глаза, горящие в темноте, как угли.
– Каково оно? – заговорил наконец Каден. – Горе.
Валин не понял вопроса:
– Об отце?
– О ком угодно.
– Сам знаешь, – покачал головой Валин. – Ты только что видел гибель своего монастыря.
– Видел, – по-прежнему уставившись в темноту, отозвался Каден. – Видел. Там был один мальчуган, Патер. На моих глазах Ут проткнул его мечом.
– И ты спрашиваешь у меня, что такое горе? Тебе своего мало?
– Я спрашиваю, потому что ты не проходил обучения у монахов. Я чувствовал смерть Патера, мне казалось, у меня ноги отнимаются, но сейчас… Нас тренируют отстраняться от горя, проходить мимо.
– Я бы назвал это даром, Кент побери! – с неожиданной для себя горечью ответил Валин.
При одном воспоминании о Ха Лин – о том, как выносил из Дыры ее обмякшее тело, о ранах на ее плечах, о прикосновении ее волос – дыхание замирало в его груди.
– Порой, если только позволю себе задуматься, чувствую, будто у меня мясо с костей сдирают, будто рвутся все жилы, что не давали мне рассыпаться на части. Хотел бы я отстраниться…
– Может, и так, – ответил Каден. – А может, то, что легко отбросить, как разбитую чашку, не настоящее?
– Ни хрена себе не настоящее! – огрызнулся Валин.
У него кровь билась в висках, ныли сжатые кулаки. Нахлынули воспоминания: Балендин со смехом описывает мучения Лин на Западных утесах, кровь течет по шее Салии. В темноте перед ним пресмыкается безрукий Юрл. Он бы вырвал мерзавца у смерти, прямо из железной хватки Ананшаэля, чтобы убивать снова и снова, тысячу раз, чтобы расколоть ему череп…