Чернокожий главарь плюнул в его сторону. Не изменившись в лице, парень прострелил ему икру.
Суна застонал.
– Я знаю, что для тебя все это пустой звук, – спокойно проговорил Масай. Потом он покачал головой. – Понимаешь, я вроде как на стороне добра, если судить по моральным критериям этого мира, и в целом вполне себе положительный персонаж. Помимо своей основной миссии, спасаю людей от разных тварей, помогаю слабым, защищаю их от злых сильных, и все такое. Поэтому мне стыдно признаваться даже самому себе, что я страсть как люблю причинять боль и страдания тем, кого считаю плохими парнями. – Он улыбнулся. – А ты, Суна, плохой парень. Ты и сам это знаешь, хоть твоя шкала жизненных ценностей весьма отличается от общепринятой. Но самое грустное в том, что ты даже не представляешь себе, какое зло ты совершил, уничтожив последние четыре Истока. Надо было давным-давно разобраться с тобой. Но, к сожалению, я решил, что защита людей важнее… Все мы ошиблись, недооценили тебя. Поэтому я без особых колебаний буду пускать в тебя пулю за пулей, пока ты не ответишь на мой вопрос. Причем до этого момента ты не умрешь, уж я постараюсь.
Суна сглотнул. Молокосос своими рассуждениями о добре и зле, а также спокойствием и даже некоторым безразличием к происходящему навевал на него какой-то безотчетный страх. А командир бандитской группировки, гордо именовавшейся «армией», испытывал это чувство крайне редко с тех пор, как в его подростковые руки впервые попал автомат.
– Ты прекрасно понимаешь, какой выбор я тебе предлагаю, – продолжал, как ни в чем не бывало Масай. – А чтобы ты меньше сомневался в необходимости ответа, вот тебе два довода. Первый.
Выстрел – и Суна, уже не сдерживаясь, завопил в голос, неловко схватившись ранеными руками за простреленное колено. Он почти потерял сознание от боли, но взгляд мучившего его ублюдка каким-то образом не давал провалиться в милосердное небытие, притягивал, завораживал.
– И второй. Видишь ли, Суна, у каждого из нас есть своя особенность, специализация, если угодно. Я, например, могу увидеть то, что мне нужно, в глазах умирающего человека. Вот такое свойство мне дано, и не вашей природой. Но чтобы процесс был наиболее легким, нужно чтобы ты подумал об этом заранее. Поэтому я буду причинять тебе боль, пока в твоей голове не останется ничего. Ничего, кроме боли и мыслей о том, кто изначально виноват в том, что происходит. А мысли уже появляются, да? – улыбнулся Масай. – Странно устроено сознание, не правда ли?
Суна молчал, против воли снова и снова вспоминая холеное лицо того европейца, от которого он получил и этот заказ, и предыдущие. А особенно – запомнившегося ему странного тощего человека в огромных солнечных очках рядом с ним. С сероватой кожей, узкими бледными губами на непропорциональном лице.
– На твою беду, Суна, и благодаря твоему же ответственному подходу к выполнению задания, в данный момент я…
Произнеся это, Масай увидел расширившиеся глаза бандита и, не раздумывая, метнулся в сторону. На ходу обернулся, вскидывая руку к шее.
Нечто появилось из пылевого облака, порожденного взрывом и никак не желающего оседать. Приземистые полупрозрачные силуэты, видимые, в основном, благодаря движению расступающейся перед ними пыли. Масай отбросил бесполезный сейчас автомат, выбросил из карманов тяжелые магазины, сунул руку за воротник рубашки и вытянул из скрытых между лопаток ножен кинжал. Не кинжал даже, а, скорее, наконечник копья на обломке древка. Листовидное лезвие тускло светилось переплетенным узором, испещренное неведомыми письменами. Масай крутанул его рукой и рванулся вперед.
Суна выпученными глазами смотрел на его поединок с невидимыми противниками. Парень танцевал, наконечник копья в его руке плел узор, разрубая клубы пыли и невидимые тела, оставляя за собой слабо светящийся шлейф. Ущелье наполнилось воем. В ответ Масай тоже начал кричать что-то на неведомом Суне языке. С его свободной руки стали срываться световые всполохи. Рев усилился. Суна уже понял, что, взорвав идола, он выпустил на волю демонов, а этот молодой садист пытается исправить его ошибку. Что-то шевельнулось в душе бандита.
– Это был европеец! – завопил Суна, чувствуя, как холодеют руки и ноги от потерянной крови, и надеясь, что молокосос его услышит. – На окраине Адата… Бар «Загон»! Встреча завтра в три. Светлые глаза, белые волосы… Он сказал, что у них тут мало своих людей, поэтому нанимают нас! И еще с ним был какой-то урод в огромных очках…