– Попусту званыть нэ буду, – заверил ее Хачик. – С плахими намэрениями званыть нэ буду. Позвоню, пириглашу куда-нибудь. Ты оперу любыш?
– Люблю, – оторопело отозвалась Оксанка, не ожидавшая такого поворота, – а потом куда предложишь, к тебе, небось?
Армянин обиженно стукнул по рулю ладонями.
– Ай, зачэм абижаишь! Я прыличный человэк! У мэня дэти! Болшая сэмья! Я глупостями нэ занимаюсь! Мине приятно будет с табой в оперу, театр сходыть! В рестаран пиригласыть, да! Покушать вкусно, пасыдэть, пагаварыть. А потом дамой атвэзти! Я табой интэресуюсь, минэ кукла нэ нужна! кукол пално, только свистни!
– Люблю армян! – неожиданно подала голос бабулька. – У меня муж армянин был. Хороший человек. Полвека душа в душу прожили.
– Вай, бабо! – радостно воскликнул Хачик. – Как его звали? Как фамылия? Можит, я слышал?
– Карапет его звали, – сказала бабулька. – А фамилия – Саакян. Мы на фронте познакомились. Я санитаркой была, а он танкистом. Водителем. Подожгли их под Курском, ноги у него обгорели. В госпитале он нашем лежал, а я его выходила. Семьи у него не было, после войны под Москву приехали, тут и жили. А помер он четыре годочка как, – старушка помолчала, видно предаваясь воспоминаниям, потом дрогнувшим голосом закончила: – Хороший был человек!
Неожиданно «Фольксваген» затормозил у обочины. Армянин вышел из машины, распахнул дверцу со стороны бабульки и, просунувшись в кабину, крепко расцеловал ее в обе щеки. Потом вернулся на свое место, тронул машину и сказал:
– Спасыбо, бабо.
Несколько минут ехали молча.
– Хачик, – кокетливо спросила Оксанка, – мы вас не сильно напрягаем со временем?
– С табой хоть на край свэта, дарагая! – улыбнулся армянин.
Милада смотрела в окно, где мелькали посевные поля, как плесенью затянутые бесконечными дачными поселками. Как это получается, думала Милада, у людей благосостояние растет, землю покупают, дома строят… А где хлеб выращивают? Все же поля дачами застроены! Здесь наверняка комбайны, трактора были, на них колхозники работали… Подумав о пшенице, она вдруг вспомнила, как в детстве бабушка брала ее на зерноток. В памяти всплыли окутанные ароматной пылью горы золотистой пшеницы, которые молодые веселые колхозницы зачем-то постоянно кидали снизу вверх широкими деревянными лопатами. Такие же веселые, румяные парни в кепках и огромных полотняных рукавицах, краснея от натуги, таскали пузатые мешки в машину, с уханьем подкидывая их в высокий кузов. Вспомнила ощущение запущенной в мешок с пшеницей пятерни, и как часами могла наблюдать, за пшеничной рекой, бегущей по ленте транспортера. Воспоминания были светлыми, солнечными, радостными. Где теперь все это? Не работает зерноток, потому что не выращивают в совхозе хлеб. Заржавели транспортеры и комбайны. Зато у директора появилась иномарка S-класса и трехэтажный дом. А на полях, где прежде колосились пшеница, рожь и овес, где зеленел клевер для коров, стали, как грибы, вырастать дома и домишки. Всё продают, со вздохом подумала Милада, на которую внезапно накатила грусть.
– Долго еще, почтенная? – обратилась она к бабульке. Армянин обернулся и внимательно посмотрел ей в глаза. Милада не отвела взгляд.
– Нет, миленькая. Уже близко.
Дорога сделала поворот, огибая большой ухоженный круглый пруд. Проехали еще один перекресток в открытом поле, где бабулька велела ехать прямо, миновали гротескно и вычурно выполненный указатель с обшарпанной надписью «Совхоз им. Дня Солидарности Трудящихся». Дорога пошла под уклон мимо двухэтажных бревенчатых бараков, явно жилых, обветшавших, похоже, еще до Миладиного рождения. «Фольксваген» притормозил по сигналу старушки на автобусном круге.
– Мне туточки! – подала голос бабулька.
– Похоже, и нам тоже… – Оксанка сверилась с нарисованной схемой. – Спасибо вам, Хачик.
– Давайтэ до места довэзу! – энтузиазм армянина плескал через край.
– Спасибо, но дальше мы сами, – мягко возразила Оксанка. Миладу немного удивила такая конспирация.
– Харашо, дорогая! Тогда прыехалы!
– Ой, спасибо тебе, милок, дай те Бог здоровья и всех благ! – затараторила бабулька, пытаясь отыскать ручку, открывающую дверь. Милада помогла ей и спросила армянина:
– Хачик, сколько мы вам должны?
– Ай! – замахал руками армянин. – Обидить хочэш! Прекрасная дэвушка тэлэфон дала, какую плату мнэ еще с вас брать?
– Ну… Все-таки почти час вашего времени… Бензин… – улыбнулась Милада, решив его немного поддеть, и поскольку не любила быть должником. Хачик посмотрел на нее укоризненно. – У меня просто такое чувство, словно я подругой расплатилась.