Но у цветка не было никакого запаха.
— Ты уверена? Может быть, всё-таки кто-то выделялся? Иррис? Посмотри на меня, — они остановились ровно на том месте, где она говорила с Альбертом впервые после помолвки.
Гасьярд развернул её к себе.
— Пойми, это очень важно, ведь иначе… я не смогу соединить вас ритуалом. И вы не сможете пожениться. А ты ведь хочешь этого? — спросил он вкрадчиво, достал из кармана тонкий батистовый платок с монограммой и вдруг протянул руку к её лицу, коснувшись пальцем кончика носа. — У тебя пыльца… возьми платок.
Его платок пах терпко, духами, сандалом и чем-то горько-сладким, и запах этот был похож на дурман. Иррис вытерла нос ладонью, а платок поспешно вернула. И отступила на шаг назад, слишком уж откровенным было его прикосновение, слишком трепетным голос, и его забота показалась ей внезапно неуместной и пугающей.
— Почему я оказалась Потоком? — спросила она, чтобы избавиться от неловкости момента. — Что во мне такого?
— Потоком была твоя мать — Регина, — ответил Гасьярд, зажимая платок в кулаке, — если бы она и Салавар поженились, они бы создали новый Источник. Но… ты знаешь, что у них не сложилось.
— Почему?
— Салавар изменил ей, и она его бросила. Вышла замуж за кахоле. А Поток передала тебе. Так что в этом, может, есть даже воля Богов, что наши Дома всё-таки соединятся. Может, Регина и не зря пожертвовала собой, — ответил он задумчиво, глядя на кружевную тень акации на дорожке.
— Что значит «пожертвовала»? — спросила Иррис, глядя Гасьярду в лицо.
Он как-то замялся, но она внезапно взяла его за предплечье:
— Прошу! Скажи!
Гасьярд, казалось, собирался с духом, но потом всё-таки ответил, отведя взгляд куда-то в сторону оранжереи:
— Когда она ушла из прайда, твой дед Айрен был так зол, что разорвал её связь с Источником. И она знала об этом. Она, конечно, могла прожить и без этого, как кахоле, сохраняя свою силу и стараясь её не тратить, но и не получая новой. И даже родить детей, но… Если в таком союзе рождается человек, то ничего страшного нет. А если ребёнок окажется айяарром, то либо мать должна отдать ему свою силу, чтобы он жил, либо он умрёт. Но если мать отдаст свою силу ребёнку, она сама не сможет прожить достаточно долго. Пять, может, семь, может, десять лет и всё, — он посмотрел ей в глаза и добавил тише, — Регина передала Поток тебе вместе со всей своей силой.
Иррис отпустила его руку. Она стояла и смотрела, не в силах поверить тому, что слышит. Она всегда знала, что её мать слаба здоровьем, что она больна и медленно угасает. Так ей говорили. Так говорил отец.
— Так это из-за меня? — спросила она, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы.
— Нет. Не из-за тебя. Она знала, что так может быть, но сама пошла на это, — ответил Гасьярд и осторожно приобнял Иррис за плечо. — Не вини себя, это был её выбор, она ведь любила тебя. И ты так на неё похожа…
— Наверное… она, должно быть… очень любила отца, — произнесла Иррис тихо, — прошу прощения, я хочу уйти.
Она сбросила его руку с плеча, подобрала платье и быстрым шагом направилась к себе.
Как же так? Почему? Почему она не знала? Почему отец ничего не говорил об этом? А если бы у неё с Эрхардом были дети?! Она ведь могла умереть, как и её мать. Неужели он не знал о таком?
Она вспомнила последний год жизни её матери, наполненный тягостным ожиданием и тоской, серое лицо отца, и его кресло, в котором он дремал у её кровати, и книги, которые он ей читал…
Ей было проще, она была маленькой и не понимала всего. Но сейчас ей стало очень жаль отца, ведь, в отличие от маленькой Иррис, он знал, чем всё закончится…
Она подошла к сундуку, который привезла из Мадверы, тому самому, что успела забрать из флигеля перед отъездом — немного книг, письма, дневники и заметки отца. Иррис забрала его целиком, не разбирая, а вот сейчас ей захотелось прикоснуться к его вещам, погрузившись в прошлое. Она бросила на пол несколько подушек, присела рядом, откинула тяжёлую крышку, украшенную резным узором из цветов, и принялась бережно доставать одну книгу за другой.
Вся их библиотека ушла с молотка, здесь остались лишь самые любимые книги отца, с потёртыми переплётами и разбухшими от частого чтения страницами, видимо на аукционе никто ими не прельстился.
Философский трактат, который он любил перечитывать, сборник крылатых фраз, трагедии Флайса, книга о морских птицах с рисунками, большой географический справочник… Отец в молодости был дипломатом и много путешествовал. Здесь же лежал его дневник, который так и назывался: «Записки путешественника», она помнила, как отец сидел в кабинете, за окнами которого цвела розовым дикая мадверская вишня, и писал о далёких местах и нравах, попутно рассказывая о них Иррис. На полях так и остались его заметки сделанные тончайшим пером…