— Волки. Тигровая Лилия боится волков?
Онор понравилось ее новое имя, оно звучало красиво, и она невольно улыбнулась.
— Мне жутко, — созналась она. — У меня на родине я жила в большом городе. Там нет диких животных.
Он понимающе кивнул.
— Все скво боятся волков, даже скво гуронов. Но эти не подойдут близко, не бойся. Они боятся еще больше, чем ты.
— У них зубы и когти, чего им бояться, — возразила она. Он поглядел на царапину от ее ногтей на своей руке.
— У белой скво тоже когти.
— Я защищалась.
— Они тоже, — серьезно ответил индеец. — Белый человек занял их лес, съел их еду, убил их братьев. И волк мстит всем, кто его враг.
— Так они не нападут?
— Нет.
— Нам еще далеко идти? — спросила Онор.
— Нет. Мы будем в нашей деревне до того, как минут четыре луны.
— Четыре дня? — догадалась она.
— Да, четыре дня.
— А потом?
— Как решат вожди.
— А как обычно решают вожди?
— Скоро узнаешь, Тигровая Лилия.
Онор вздохнула. Волк был немногословен. Она задумчиво разглядывала его. Жестокой складки у его рта больше не было, он был невозмутим и словно витал в облаках, рассеянно глядя на тлеющие потрескивающие угли. Онор впервые могла хорошо рассмотреть его. Теперь она не была в панике, не спешила, а Волк как раз стер с лица цветную краску. Онор не видела в нем ничего такого, что заставило бы ее согласиться с мадам Бенуа, будто индейцы не люди. Когда кошмар сражения остался позади, перед ней был обыкновенный мужчина, высокий, худощавый, образцово подтянутый, что редко увидишь у белых. Он был довольно смугл, черные волосы длиной до плеча блестели, как мех у здорового животного. Очень темные, практически черные, карие глаза живо поблескивали в полумраке рассвета. Разрез глаз был действительно необычным, отметила про себя Онор, внешние уголки чуть приподнимались кверху, как у народов Востока. Тонкий нос был с небольшой горбинкой, как у южан. В целом, если б он одел обычную одежду и причесался, как белые, Онор сочла бы его просто человеком, проработавшим всю жизнь на открытом воздухе и сильно загоревшим. Онор дала бы ему на вид лет около тридцати, может, двадцать восемь — двадцать девять.
— Зачем вы красите лицо полосами? Спросила наконец Онор. — Они не придают вам привлекательности.
— Наши лица не должны нравиться бледнолицым. Они должны внушать страх, почтение…
— Ясно, — Онор кивнула, сделав вид, что теперь все поняла. Ее взгляд натолкнулся на могильный холмик, выросший под сосной. Она загрустила о бедной Люси.
— Бедная девочка, — Онор подошла к насыпи, словно это помогло бы Люси услышать ее. — Бедняжка….
Волк поднял голову и сказал без неудовольствия, но и с ноткой предупреждения:
— Ей нельзя было убегать.
— Она очень боялась, — возразила Онор. — Боялась до безумия.
— Гуронов?
— Да.
— Тигровая Лилия тоже боится так сильно?
— Не знаю, — Онор смутилась, — наверное, не так сильно, как Люси. Она была такая христианская душа. Она так боялась, что вы…
Онор покраснела.
— Убьем ее? — спросил Волк. — Разве ее не могли убить сразу же?
— Да, но она… Все равно, ей казалось, что ей грозит большая беда, если не жизни, то ее женской чести.
Волк глядел непонимающе.
— Что имеет в виду белая скво?
Онор ругнула себя за излишнюю болтливость и рубанула сплеча:
— Боялась, что над ней учинят насилие.
С минуту они глядели друг на друга. Онор, страшно сожалея, что заговорила о Люси, Волк с искренним гневом в горящих глазах. Он быстро взял себя в руки, и снова голос его зазвучал холодно.
— Я слышал, что бледнолицые именно так и поступают со своими пленницами, с индейскими скво и со своими соплеменницами. Но никогда Красный Волк не слышал, чтоб гурон или даже жалкий алгонкин рискнул прогневить богов и навлечь несчастья на свой род и своих потомков. Когда краснокожие — как бледнолицые зовут нас — идут на войну, мы идем на войну.
Скво поняла?
Онор стало стыдно.
— Жаль, что Люси не слышит тебя, Красный Волк. Она судила, как умела.
Ведь о вас говорят в городе такое…
— И что говорят бледнолицые?
— Что вы сдираете скальпы с живых людей…
— С мертвых. Очень редко с живых. С больших врагов.
— Что вы поклоняетесь Сатане…
— Кто это?
— Враг нашего Бога, — упростила Библию Онор.
— Да? Не знаю, может быть. Но я не слышал о таком боге.
— Что вы не знаете пощады… Это правда…
— К врагу — пожалуй, — сурово заметил индеец. — Разве бледнолицые не такие же?
— Наш Бог предписывает милосердие.
— И бледнолицые слушают его?
— Не всегда, — признала Онор. Все показалось ей вдруг гораздо более простым.
— Послушай, я здесь недавно. И я теперь не пойму, из-за чего все это, Волк? Зачем эта резня? Твой народ живет в лесах, мой в городах. Чем это мешает вам?
— Бледнолицые хотят наши земли, — серьезно ответил Волк. — Хотят строить свои города там, где сейчас наши деревни. Их много, они все приезжают, им мало места. Гуронов не интересуют белые, но они не уйдут с земель предков.
— Должен быть разумный компромисс.
— Что?
— Решение, которое устроит всех.
— Его нет. Потому война. До конца. Пока бледнолицые не уйдут.
— Или пока не будет убит последний краснокожий?
— Нет. Гуроны сильны.
— С луками и стрелами?
— Не сомневайся, скво! — прогремел он.
Онор умолкла. Рассвело, и другие индейцы начали готовиться к долгой дороге. Наскоро позавтракав, они двинулись в путь. Рук ей больше не связывали. И без того она, единственная женщина среди этого отряда крепких выносливых мужчин, была полностью бессильна. Весь день они провели в пути.
Это был трудный, монотонно текущий день, казавшийся бесконечным. Никаких новых приключений не выпало на долю Онор-Мари. Но уже на следующий день она умудрилась поссориться с Волком.
Она сама не поняла, как это случилось, ведь она не была так глупа, чтоб портить отношения с человеком, от которого зависела. Все началось с того, что индейцы неожиданно разделились. Переговорили между собой и по несколько человек стали исчезать в лесу. Скоро, кроме Волка, она осталась в обществе еще двоих мужчин. Они были молоды, хорошо сложены и ненавидели всех бледнолицых без разбора. Пока индейцев было много, они общались между собой, не обращая на Онор внимания. Теперь она вдруг стала действовать им на нервы. Говорили они по-французски плохо. Из-за акцента она и Волка плохо понимала, особенно, если он говорил быстро. А речь остальных она вообще не воспринимала. Они злились, когда она не реагировала на их приказы. Они злились, когда она отставала, когда отходила в сторону. Онор постепенно копила в себе раздражение. Особенно напряженные отношения у нее сложились с молодым индейцем, которого звали Быстрый Олень, естественно, на языке гуронов. Он вообще ненавидел «проклятых бледнолицых», а тут вынужден был целый день видеть перед собой представительницу враждебной расы. Всю дорогу он норовил придраться к Онор, она за словом в карман не лезла, и только взаимное непонимание спасало дело от настоящей драки. Волк наблюдал за ними молча, не защищая Онор, но и не поддерживая Оленя в его придирках. После полудня индейцы устроили привал, но Онор, растянувшаяся в высокой траве, чтобы насладиться отдыхом, вдруг почувствовала себя просто ужасно. Она была женщиной достаточно крепкой и здоровой, но то ли сырая вода, то ли непривычная пища подействовали на нее не лучшим образом. От острой боли в животе она свернулась калачиком, боясь пошевелиться. Когда привал окончился, и Быстрый Олень подошел, чтобы поднять ее на ноги, она даже не повернула головы.
— Убери руки, грязный краснокожий, — прошипела она. Такие слова она слышала от горожан, и теперь они вырвались сами собой. Разгневанный индеец схватился за нож, но подошел Волк, тихо сказал ему что-то на своем языке и, когда тот отошел в сторону, склонился над Онор:
— Что с тобой, Тигровая Лилия? — она ничего не сказала, только еще более сильно обхватила себя руками и тихо всхлипнула. — Ты больна? — спросил Волк.