— Штаны-то все время падают — смех! — Веселился унтер.
Все ремни, как известно, были конфискованы для постройки плота, так что обыкновенное подпоясывание сделалось громадной проблемой.
Еще большей проблемой было поведение студента, то есть солдата Колокольникова.
— А что такое?
— Извольте видеть сами, вашбродь.
Колокольников лежал в яме с закрытыми глазами, накрытый плащем и присыпаемый снегом. Лоб у него был мокрый, голова каталась из стороны в сторону. Он тихо, странно постанывал.
— Жар? — Спросил получик.
— Хрен поймешь, вашбродь. Я первоначально на него строгостью, только какая тут строгость.
Фурцев хотел было спросить привычное — про температуру, про вызов врача, но вовремя спохватился и лишь презрительно дернул щекой. Опять фантазия из жизни прошлой. Поручик велел закатать Колокольникову рукава, но вены у того оказались в порядке, нигде никаких синяков.
— Нет, сейчас наркоманы уже не колются, — сказал Мышкин, — теперь другие способы.
— Дайте ему два глотка водки, и пусть лежит.
О том, что Колокольников и без этой болезни представлял собой чистейший балласт для команды, капитан вслух выражаться не стал. Попробовал пройтись на эту тему подпоручик Плахов, мол, выгодно болеть посреди войны, но Мышкин живо оборвал сетования сунув ему кулаком в жирный бок.
Стали готовиться к решающему бою.
Первое дело, конечно, оружие. Мышкин лично зарядил все фузеи, и проверил не оббиты ли кремни у пистолетов.
Второе — амуниция. Раз ремни ушли на увязывание плота, пришлось поработать иголкою с ниткой, чтобы закрепить то, что сползает и не держится.
Едва закончили приготовления, начало синеть небушко, и выскользнул из-за еловых вершин бледный пока диск ночного светила. Первым в колонне, естественно, встал бывалый унтер, глаз и уши всей разведкоманды. Следом, шагах в тридцати, должен был двигаться Доскин с тесаком и пистолетом. Если, не дай Бог, унтер попадет-таки в неприятность, у Доскина будет возможность тихо ретироваться и упредить остальных. Плахов исполнял роль вьючного прапорщика. На него повесили все шесть фузей, в руках он тащил сшитый унтером мешок с последней бомбою. Фурцев, во избежание обиды, объяснил ему, что на случай внезапного рукопашного боя, руки у разведчиков должны быть свободны. А фузея в таком деле скорее обуза, чем подмога. Но бросать ружья совсем, тоже нелепо. Могут пригодиться впоследствии. Значит, надо выделить для переноски кого-то одного, естественно, самого сильного.
Замыкать войско Фурцев положил себе с Будкиным.
Особая роль была отведена Колокольникову. Лихоманка продолжала его трясти, но способность понимать, он, кажется, не утратил. Капитан терпеливо, доходчиво и несколько раз объяснил студенту его роль. Ему надлежало сделать лишь одно — когда грянет первый взрыв в стороне утеса, бросить вот этот смоляной факел в кучу собранного хвороста. Взметнувшееся над елями пламя отвлечет внимание тех самураев, что останутся на батарее, и не пойдут в атаку на ротмистра Родионова. Это поможет разведкоманде остаться незамеченной.
Вытирая со лба мутные капли, студент обещал сделать все, как следует.
— Какое может быть, обещание! Это приказ! — Возмутился было Мышкин, но был окорочен поручиком. Какая теперь разница. Унтер спорить не стал, начал разливать в единственную стопку остатки водки. Подавал с присказкой.
— Пей, крестись, в строй становись!
Прапорщик Плахов водку выпил, а потом заявил, что, поскольку является агностиком, то и махать щепотью перед своим носом считает глупым.
Против ожиданий Мышкин не разозлился на него, а наоборот поглядел с участием.
— Агностик? Да, как же ты, милок, в бою то с этим?
Будкин и Доскин злорадно засмеялись. Твердило только вздохнул.
Выступили.
До лесной опушки, вниз по пологому склону холма двигались быстро и спокойно. Перед выходом на открытое пространство собрались все вместе, и поручик в последний раз повторил план действий.
Луна начала заезжать за треугольник утеса.
— С Богом!
Мышкин первым выскользнул из елового укрытия и перебежал к одиноко стоящему дубку. Слился с его стволом, стреляя единственным глазом в сторону самурайской позиции. Подал знак — все в порядке и побежал далее.
Следующим, как и было задумано, оторвался от материнского холма Доскин. Капитан удовлетворенно отметил, что молодой фейерверкер ступает так, как учили, не на всю ступню, а чуть со скольжением вперед, как на лыжу. Это для того, чтобы свежий снег не слишком хрустел.
Вскоре все войско кралось вне еловой защиты под открытым, совершенно черным небом, хоронясь за земляными наростами, кустами и валунами. Луна зашла окончательно. Наконец, добрались до заветного овражка и залегли. До самурайской позиции отсюда было шагов сорок. Мышкин сообщил капитану шепотом, что в овражке есть "ихние" следы. Стало быть, самураи обследовали это место уже после снегопада, значит, все же опасаются диверсии с тылу. Но не слишком, поскольку постоянного поста здесь не оставили.
Все шло по плану, только прапорщика вдруг стал разбирать кашель. Унтер цапнул его пятернею за толстый загривок и ткнул пастью в снег.
Батарея располагалась на возвышении. Лежа в овражке, разглядеть можно было лишь сполохи пламени от костра, горевшего за бруствером. Сверху стекали также запахи дыма и приготовляемой еды. Доносились и какие-то звуки, но чему они соответствовали, сказать было трудно. Скорей всего, неутомимый ворог занимался усиленной починкой второго орудия.
Фурцев велел Мышкину разгрузить прапорщика и раздать фузеи. Все, как инструктировал унтер, положили оружие вдоль своего тела, кремниевыми замком на шапку. Руки — опять-таки унтерский совет — засунули в штаны, чтобы пальцы не деревенели от холода. А было прохладненько.
Сверху, с батареи раздались голоса и звук шагов. Как минимум два человека. Действительно, на насыпном бруствере показались две фигуры немного подсвеченные сзади сполохами костра. Фигуры выглядели причудливо — широченные из-за наплечников плечи, торчащие во все стороны ножны и длинные рукояти мечей.
Войско Фурцева вжалось в снег, если эти двое двинутся вниз по склону — бой неминуемый, а потом, уноси ноги и к чертям все планы!
Но самураи, как оказалось, вышли не на длинную прогулку, а за малой нуждой. Облегчаясь, они попутно обменивались замечаниями.
— Цу корудо.
— Цу корудо.
В тот момент, когда они начали застегиваться, раздался взрыв там далеко у подножия утеса.
Началось!
Фигуры с бруствера исчезли. На батарейном холме началась беготня и раздались многоголосые, краткие вскрикивания. Потом наверху послышался стук копыт, понятное дело, послали с батареи спросить, что происходит? Сквозь самурайский шум на батарее, как иголки сквозь вату дошли звуки разрозненой стрельбы у подножия утеса. Фурцев достал правую руку из штанов и вытер пот со лба и посмотрел в сторону елового холма. Пора бы уже Колокольникову, несмотря на всю его лихорадку, подпалить отвлекающий костер. Нет, никакого дыма над холмом не наблюдалось.
Надо еще немного подождать. Все равно, ворог сейчас занят главною дракой подле утеса и ему не до отвлекающих костров.
Прошло минут десять-пятнадцать. Суета на батарее стала стихать. Самураи разобрались, что к чему, и успокоились.
Что дальше?
По спине у Фурцева от этого вопроса пробежала по спине холодная волна. Он прекрасно понимал, что будет дальше. Сейчас вышлют дозор, чтобы обследовать окрестности батареи.
Колокольников, где твой костер?!
Фурцев прищурившись смотрел то на батарейный бруствер, то в сторону ельника.
Никогда не доверяйся больным и уродам!
Над бруствером начали не торопясь вырастать фигуры в шлемах, заслоняя звездное крошево у себя за спиной. Четверо. Не спешат, им явно не хочется углубляться в неуютную снежную темноту. На секунду Фурцеву показалось, что они сейчас просто помочатся как те двое и уйдут.
Дыма все не было. Капитан представил себе, как должен был бы рисоваться толстый пепельный столб на фоне черно-искристого неба.
Ничего этого не было.