Вода в речке отражает солнце и блестит ярко и свежо, будто рыбья чешуя. Я поднимаю глаза и смотрю на дорогу. По дороге проходит автобус, вздымая клубы песка. От неасфальтированной дороги всегда поднимается пыль, а автобусы проходят с равными интервалами в десять минут. Когда громыхающий старый автобус, открывая двери, показывает свои внутренности и выплёвывает нескольких пассажиров, его тотчас скрывает густая песчаная пыль. Людей, выходящих из автобуса, никогда не бывает больше трёх-четырёх.
Я не могу рассмотреть тебя среди только что вышедших людей. Мои глаза стали слабыми. Я прищуриваюсь, стараясь напрячь зрение. Мужчина невысокого роста и женщина с хозяйственной сумкой порознь проходят мимо меня и скрываются в переулке, где стоят государственные дома. Следующий автобус будет через десять минут. Я закрываю окно и отхожу.
Если присесть на высокую ограду, будет хорошо видна вся дорога. Я сразу увижу, как ты выйдешь из автобуса и зашагаешь к дому.
Автобус подошёл и остановился. Он высадил только одного человека и уехал.
Речка стала блестеть слабее, и мне кажется, что она твердеет, становясь чёрной. Мостик висит такой же тонкий и опасный. Я отвожу от него взгляд.
Летом солнце густое, а темнота наступает внезапно. Когда я хоть ненадолго отвлекаюсь, свет исчезает, будто это иллюзия глаз; тьма отключает мой кругозор и уводит меня в мрачную таинственную пещеру отшельника.
Останавливается автобус. Я тебя сразу узнаю по усталым шагам и расслабленно висящим рукам. Но тотчас тебя теряю. Раньше, когда ты выходил из автобуса и подходил к дому, мои глаза ни разу не упускали тебя. От дома до шоссе простиралось пустынное поле, густо заросшее сорняками. Всякий раз, когда я открывала окно в то время, когда ты должен был вернуться, я видела тебя выходящим из автобуса, и тотчас ты появлялся на дороге и переходил пустырь. Но теперь этот пустырь застроен домами, которые закрывают тебя, шагающего к дому. Они скупо, понемногу показывают мне тебя и тотчас прячут, надолго отнимая. Пока ты мелькаешь среди леса домов, то появляясь, то исчезая, земля становится всё темнее.
Ты больше не делаешь так, как когда-то, не поднимаешь руку и не закрываешь ею глаза, прячась от слепящего солнца. Ты просто идёшь, как тень, опустив голову. Когда ты проходишь через ворота, тебя, как твёрдый панцирь, окутывает непрозрачная тьма. Раньше я не замечала, что после заката солнца так внезапно наступает темнота. Ведь раньше я встречала тебя ещё засветло, после чего крепко запирала за тобой засов калитки.
Я сижу высоко на ограде и болтаю ногами, как девчонка. Ты тихо проходишь в ворота. Я резко спрыгиваю. Если бы ты меня спросил: «Что ты там делала?», я бы ответила: «Я за тобой наблюдала». Но ты даже не смотришь в мою сторону и проходишь в комнату. Я поднимаю руку, чтобы стряхнуть белую пыль, прилипшую к твоей спине, но так и не делаю этого, зато шумно с силой отряхиваю полы своего жакета. Белая одежда легко пачкается. Я снимаю белый жакет и юбку из китайского хлопка с верёвки, на которой развешено бельё, и прохожу в дом. Белая одежда кажется тёмно-синей в наступившей темноте. Видимо, приближается сезон дождей, ветер стал влажным и липким.
Облетая луну, летят дикие гуси. Картина на стене слишком узкая, чтобы вместить двенадцать гусей в ряд. Движения вожака, летящего впереди, кажутся неуверенными, и он похож на бантик, приколотый к луне.