«МенязовутЧхунхванВэтомгодумнеисполнилосьвосемнадцатьлет…
МенязовутЧхунхванВэтомгодумнеисполнил осьвосемнадцатьлет… Менязовут…»
Он сказал «Давай» и протянул мне руку. Его рука была белая, без твёрдых суставов. «Давай же», — тихо требовала белая рука.
«МенязовутЧхунхванВэтомгодумнеисполнилосьвосемнадцатьлет…
Сегоднявосьмоеапреляполунномукалендарю… Сегоднявосьмоеапреля…»
Девчонки кружились в танце вокруг высокой башни. В определённом ритме они повторяли слова, смысл которых был мне непонятен. Хоровод не останавливался, и слова, которые они выкрикивали, кружась вокруг тринадцатиярусной башни, опутывали её, как верёвки. Горланящие девчонки с развевающимися подолами платьев были похожи на шаманок. Опускались сумерки, мне казалось, что волшебные слова просачиваются из каждого угла пустого парка и несут скорбь. Меня охватил страх, будто и меня связывают эти звуки. Я протянул руки. Он тотчас схватил их и наши пальцы переплелись. Его хрупкие белые ладони были холодными, они прочно прилипли к моим. Я поднялся со скамейки.
— Посмотриканедвигаетсянедвигается… СталкосоглазымНедвигается…
За спиной раздавались звонкие голоса девчонок.
— Это своего рода гипноз.
Он сказал это, даже не повернув головы.
Мы прошли много каких-то тёмных подворотен, я даже не помню, сколько их было, перешли несколько улиц, прежде чем оказались у него в первый раз.
Он прижался ко мне всем телом и втолкнул в комнату. Затем привычно начал снимать с меня одежду. Вскоре я увидел его голое тело. Он почти ничего не говорил. Он только сказал мне, когда я лежал расслабленно на животе: «Может быть, ты примешь душ?» Воздух совсем не двигался. Я немного раздвинул шторы и смотрел в окно на улицу. Под окном в заброшенном саду неприметно цвели космеи. За спиной послышался его сухой голос: «На что ты смотришь?» Вместо ответа я задёрнул шторы и оглянулся. «Прошлой ночью был сильный ветер», — казалось, он был совершенно равнодушен к словам, которые произносил, и к моей реакции тоже. А я следил за поднимающимся дымом сигареты. От кончиков белых пальцев тонкий дым фиолетового цвета струился и расползался по комнате. Он застывал неподвижно в дальнем углу и затем расходился веером.
— Что поднимается, распустив волосы?
Он тотчас ответил: «Дым». Загадка была разгадана слишком быстро. Наши глаза следили за движением дыма. Отчего же нам вместе так бесконечно печально?
Днём, каждый раз, когда я приходил к нему, были солнечные блики, рассыпанные по полу, как перхоть, стонущее половое томление в плотно задёрнутых шторах, заброшенный сад, космеи, картинка из моего сознания, преломлявшаяся в солнечных лучах, падающих в комнату, и во всём этом мы, похожие на бесконечно потеющих сушёных рыб.
Я опять уговаривал Чхэхи поехать в незнакомый город.
«Лучше я пойду в кино и там просижу весь день», — улыбнулась она, делая вид, что не находит других слов. — «Всё равно ничего не выйдет. Когда мы вернулись, мы валились с ног от усталости. Я всё время думаю, отчего мы такие скучные, что нам приходится придумывать такие игры?»
Я знал, что она не приедет. Но всё-таки опять взял билет на поезд и уехал, и на незнакомой улице потратил целый день на её поиски. Конечно, её нигде не было. Я шлялся, как голодная собака. В отличие от вчерашнего, этот город был больше, и дороги здесь были прямые и заасфальтированные. Я бродил, не останавливаясь, и был совершенно равнодушен к тому, что попадалось мне на глаза. Несмотря на то, что место было совершенно чужим, я не ощущал свободы, и мне было не по себе. Ноги начали болеть. Когда я увидел на противоположной стороне улицы вывеску «Кофейня», то без колебания перешёл дорогу.
Я заказал чашку кофе, вытер мокрой салфеткой руки и стал смотреть в окно. Кофейня находилась на втором этаже, поэтому хорошо просматривались здания, стоящие напротив. Интересно, что там? У дома возле стадиона собралась толпа. Все люди были в зелёной униформе. Я растерялся. Официантка принесла мне кофе, тоже высунула голову в окно и сказала: «Наверное, сегодня день призыва на военную переподготовку». Может быть, она ещё что-то говорила, прежде чем отойти от меня, но я, не отрываясь, смотрел на стадион. Люди были так близко, что, казалось, я мог дотронуться до них. С одной стороны их камуфляж был зелёным, что является плохой приметой и предсказывает несчастье, с другой, этот цвет был наполнен весенней энергией.