- Подождите! Мне кажется, она еврейка.
Я вскинула голову и встретилась с этой стервой взглядом. Откуда она узнала? По моей внешности нельзя это понять. Эту тайну знал только Грей... неужели он предал меня и сдал властям?
Главный из солдат схватил меня за подбородок и вздёрнул мою голову вверх.
- В таком случае ей не место на этом свете.
Он разжал пальцы, и я только сейчас почувствовала всю силу его хватки на моём подбородке. Там точно скоро появится синяк.
- Ненавижу евреев, – проворчал он и брезгливо вытер руки о свои штаны.
Я перевела взгляд на мужика, который пришёл с этой вруньей. Он посмотрел на меня ничего не выражающим взглядом, и на секунду меня как молнией пронзило понимание одного факта. Этот мужчина приходился Хантеру, другу Иланы, отцом. И если он узнал, что его сын якшался с еврейкой, он запросто мог засадить мою сестру в Концлагерь.
- Нет!!! Это вы! Вы сдали мою сестру! Мерзавец! Они любили друг друга! Ваш сын любил её!
Мои выкрики не произвели на него ровным счётом никакого впечатления, потому что он по-прежнему стоял с каменным лицом. Он вообще слышал мои слова?!
Сукин сын, засадивший мою сестру в Концлагерь, стоял в нескольких шагах передо мной, а я даже ничего не могла ему сделать. Я не могла убить ни его самого, ни его жену-лгунью. Я могла лишь истошно кричать, что я и делала.
- Как вы могли?! Неужели вам не жаль Хантера?!
Он развернулся и вместе с женой пошёл обратно в зал, но перед тем, как скрыться там, ровным тоном приказал главному из солдат.
- Убейте её.
Солдаты взяли меня под мышки и поволокли к выходу на улицу.
- Ну же, убейте меня! Чего же вы ждёте?! – С горькой усмешкой выкрикнула я.
- Заткнись, сука, – главный встал передо мной и вновь схватив меня за подбородок, поднял мою голову вверх. – Ты думаешь, с тобой будут нянчится? Ты глубоко ошибаешься, – сквозь зубы прошипел он и ударил меня кулаком в живот.
Я закричала в голос от дикой боли, растёкшейся по всему организму. Перед глазами всё поплыло, поэтому я не заметила мощный кулак, который через секунду ударил меня в лицо. Теперь я точно знала, что Кристиан не предавал меня и не сдавал нацистам, так что я могу умирать совершенно спокойно.
====== Глава 22 ======
Меня разбудило лёгкое прикосновение к моей руке. С улыбкой на лице я повернула голову вправо и приоткрыла глаза, чтобы встретиться взглядом с любимыми серыми глазами. Но передо мной стоял не Грей, а какой-то другой, незнакомый мне мужчина примерно пятидесяти лет. Я удивлённо вытаращилась на него. Где Кристиан? Опять ни свет, ни заря ушёл в свой командующий штаб? И что забыл этот мужичок в белом халате в нашей спальне?
Я огляделась по сторонам и с ужасом осознала, что я лежу не в нашей с Кристианом спальне, а в каком-то обшарпанном помещении и с рядами свободных коек по всему пространству.
- Где я? – Высказала я свои мысли вслух.
Мужчина, стоящий передо мной, сощурил свои карие глаза, прячущиеся за черепашьими очками.
- В мед.части для заключённых. Переворачивайтесь на бок.
Воспоминания начали безжалостно атаковать меня со всех сторон. Постепенно вся картина произошедшего вырисовывалась в моей голове. Меня забрали в Концлагерь. Здесь я умру. Наверное, это участь нашей семьи. Сначала отец, потом Калеб с Иланой, а теперь вот черёд дошёл и до меня.
Перед глазами пронеслись события того вечера в доме Гёта. Вот мы с Кристианом зашли в многолюдный зал, вот ласкаем друг друга, а потом он уходит и меня, с бокалом шампанского в руках, обвиняют в краже, кулак летит мне в живот, а после врезается в лицо. Вспомнив про удары немецких солдат, я судорожно схватилась за живот, по которому пришёлся самый сильный удар. Отголоски боли ещё тревожили моё тело, но, надеюсь, все мои внутренности в порядке.
- Да, жив он, жив. Переворачивайтесь на бок.
Я удивлённо уставилась на врача, державшего в руке неизвестно откуда взявшийся шприц.
- Кто жив? – (Мужчина в очках скорчил недовольную мину. )
- Ребёнок ваш. Если вы сейчас же не перевернётесь на бок, мне придётся применить грубую силу, что не приемлемо в вашем положении.
Из моего горла вырвался истеричный смешок.
- Постойте, какой ребёнок? – Я покачала головой в полнейшем замешательстве.
- Вам лучше знать. Значит, не хотите?
Врач положил свои руки мне на правый бок и повернул меня, собравшись делать мне не очень приятный укол в мягкое место.
Но его слова так и крутились в моей голове. Может он шутит? Это невозможно! Хотя кого я обманываю, я могла забеременеть в любой момент. Но почему я узнала об этом только тогда, когда оказалась в концлагере?
Врач вогнал мне шприц в попу, но я даже не сморщилась от укола. Я пребывала в состоянии глубочайшего шока и неверия.
- Вы сказали, что ребёнок жив, но разве ему грозила какая-то опасность?
- Безусловно. У вас была угроза выкидыша и это просто чудо, что плод не пострадал. Можете переворачиваться, – я послушно выполнила его приказ. – Я вколол вам обезболивающее, но это только потому, что за вас похлопотало начальство. Как видите, – он обвёл широким жестом комнату с пустыми койками, – к нам довольно редко кладут больных, а вот мёртвых постоянно, – врач улыбнулся, судя по всему считая это забавным. – Сегодня полежите здесь, а завтра примкнёте к остальным заключённым, – заключил он и вышел из этой комнаты, оставив меня лежать в полном смятении.
Уставившись в пространство и борясь со слезами, я решила разложить всё по полочкам:
1. Я в Концлагере.
2. Завтра вольюсь в привычный ритм здешних заключённых.
3. Я беременна.
4. И даже не представляю, как буду рожать в таких нечеловеческих условиях.
5. За меня похлопотало начальство, чтобы я провалялась день в мед.части.
6. А это значит, что у меня ещё есть надежда.
Как и говорил врач, на утро следующего дня меня перевели в общую камеру для таких же евреев, как и я. В старой, серой робе с номером на груди и с протёртым вшивым матрасом в руках, я вошла в свою камеру. Несколько квадратных метров были заставлены четырьмя двухъярусными койками, а посередине этой комнаты стоял иссохший деревянный стол с двумя такими же деревянными лавками по обеим сторонам от него. Семь евреек смерили меня ничего не выражающими взглядами, и я неловко переступила с ноги на ногу.
- Здрасте, – не знаю, это ли говорят в тех случаях, когда приходят к другим зекам, но сейчас меня это волнует меньше всего.
Я прошла к одной из коек, второй этаж, который был свободен, и расстелила на ней свой матрас. Пожилая женщина со спутанными волосами, которая лежала на первом этаже этой койки, не сводила с меня пристальный взгляд своих тёмных глаз. В этом Концлагере всё так «прекрасно», что люди превратились в ходячих мертвецов.
Забравшись на свой этаж этой скрипучей кровати, я легла на бок, повернувшись к стене с наполовину облезлой болотного цвета штукатуркой. Несколько заключённых всё ещё сидели за столом, другие, также, как и я, лежали на своих кроватях, но при этом в камере висела гнетущая тишина, и царил пугающий полумрак из-за того, что солнце ещё не встало из-за горизонта.
Через несколько мучительно долго тянущихся минут, в железную дверь нашей камеры кто-то один раз стукнул, и, откинув дверцу маленького окошка в перпендикулярное к земле положение, поставил на неё миску с какой-то едой и все заключенные этой камеры почти галопом помчались к миске.
- Frühstück! Schnell, schnell!
Сначала я даже не поняла значение этих немецких слов, уж больно жестоко и быстро они были сказаны. Я довольно хорошо знала немецкий язык и говорила без акцента (чем очень гордилась), но сейчас мой заторможенный апатичный мозг не желал переводить эти слова. Когда пять женщин уже отошли от дверного окошка с мисками в руках, я спохватилась и слезла со своего спального места. «Завтрак! Быстрей, быстрей!» – наконец, сообразила я.
Получив миску с какой-то жидкой кашей и маленький кусочек белого хлеба, я побрела к деревянному столу и села с самого его краешка. Все начали хлебать свою кашу всё в том же молчании. Странно, что завтрак принесли в камеру, ведь насколько я знала, заключённых сгоняли в одну общую столовую, откуда вели на работы. Но сегодня либо особенный день, либо здесь так всегда.