В дверях Краг остановился, и в «Лилию» ворвался холодный ветер. Он стоял и смотрел на Ворона. А тот даже не стал утруждать себя ответным взглядом.
— Вина сюда, Шед, — сказал Ворон. — Я, кажется, пролил своё.
Несмотря на боль, Шед рванулся с места. Он не мог удержаться, чтобы не повилять хвостом перед Вороном.
— Благодарю тебя, Ворон. Но ты не должен был вмешиваться. Он убьёт тебя за это.
Ворон лишь пожал плечами.
— Иди сходи за дровами, пока кто-нибудь ещё не попытался завладеть моими деньгами.
Шед посмотрел на дверь. Ему очень не хотелось выходить. Громилы могли ждать его там. Но когда он снова посмотрел на Ворона, тот уже чистил ногти ножом.
— Давай прямо сейчас.
Теперь уже шёл снег. Грязь на улице прикрыта лишь тонким снежным покрывалом. Предательская мостовая.
Шед не мог не удивляться, почему Ворон всё-таки вмешался. Из-за своих денег? Пожалуй… Только ведь умные люди в присутствии Крага сидят тише воды, ниже травы. Он мог перерезать вам горло только за то, что ему не понравилось, как вы на него посмотрели.
Ворон был здесь новичком. Может быть, он не знал ничего о Краге.
Но ему придётся это узнать. И урок будет тяжёлым. Отныне за его жизнь не дадут и двух медяков.
У Ворона, похоже, тугой кошелёк. Он ведь не будет постоянно таскать с собой всё своё состояние? Может быть, он спрятал что-то в своей комнате. И этого, возможно, хватит, чтобы откупиться от Крага. Может быть, он сможет помочь ему справиться с Вороном. Краг будет благодарен.
— Ну-ка, посмотрим на твои деньги, — сказал Ледхам, когда Шед попросил у него дров. Шед достал серебряную леву. — Ха! Кто умер на этот раз?
Шед покраснел. Прошлой зимой в «Лилии» умерла старая проститутка. Прежде чем отдать её Сторожам, Шед порылся в её вещах. Весь остаток зимы его мама жила в тепле. И об этом знал весь Котурн, потому что Шед имел неосторожность рассказать об этом Азе.
По традиции, Сторожа брали себе всё, что принадлежало только что умершим. Это, да ещё пожертвования, шли на содержание и Сторожей, и Катакомб.
— Никто не умер. Меня послал постоялец.
— Ха! Настал день, когда у тебя такие постояльцы, которым по карману щедрость… — Ледхам пожал плечами. — Но какое мне в сущности дело? Монета хорошая. Мне даже проверять её не надо. Хватай дрова, всё в порядке.
Пошатываясь, Шед брёл обратно в «Лилию». Лицо его горело, рёбра болели. Ледхам даже не старался скрыть своего презрения.
Вернувшись домой и подбросив в огонь хороших дубовых дров, Шед вытащил два кувшина с вином и уселся напротив Ворона.
— За счёт заведения.
Ворон бросил на него взгляд, глотнул и передвинул кувшин точно на середину стола.
— Что ты хочешь?
— Ещё раз поблагодарить тебя.
— Меня не за что благодарить.
— Тогда предупрежу тебя. Ты зря не принимаешь во внимание Крага.
Ввалился Ледхам с охапкой дров под мышкой, ругаясь, что не смог вытащить на улицу телегу. Теперь ему придётся долго шататься туда и обратно.
— Уйди, Шед. — А когда тот, с красным лицом, поднялся из-за стола, Ворон сказал: — Подожди. Ты считаешь, что в долгу передо мной? Тогда при случае я попрошу тебя оказать мне услугу. И ты выполнишь мою просьбу. Идёт?
— Конечно, Ворон. Всё что угодно. Только скажи.
— Иди, сядь у огня, Шед.
Шед втиснулся между Азой и своей матерью, присоединившись к их мрачному молчанию. От этого Ворона в самом деле бросает в дрожь.
А человек, который вызывал у окружающих такие чувства, в это время оживлённо обменивался с глухой девушкой-разносчицей знаками, которые заменяли им слова.
ГЛАВА 8
Клеймо: Конец
Я позволил себе выпустить из руки клинок. Он упал и воткнулся остриём в пол таверны. В изнеможении я рухнул на пол, кашляя от дыма. Слабым движением руки дотянулся до перевёрнутого стола и опёрся об него. Это накатила запоздавшая реакция на страх. Я был уверен, что на этот раз не смогу выбраться отсюда живым. Если бы им не пришлось самим тушить огонь…
Подошёл Элмо. Он обхватил меня за пояс.
— Ранен, Каркун? Найти Одноглазого?
— Не ранен, просто выдохся. Мне давно уже не было так страшно, Элмо. Я уже решил, что мне конец.
Он зацепил ногой валяющийся стул, поставил его и усадил меня. Элмо был моим ближайшим другом. Выносливый, как стальная тумба, он редко поддавался дурному настроению. Левый рукав его был окрашен свежей кровью. Я попытался встать.
— Сиди, — приказал он. — Мешочник сам позаботится об этом.
Мешочник был моим учеником. Этому пареньку было двадцать три года. Гвардия стареет, по крайней мере, её ядро, люди моего поколения. Элмо уже за пятьдесят. Капитан с Лейтенантом как раз стоят на этом полувековом рубеже. А мне уже никогда не видать своих сорока лет.