— По поводу вопроса насчет имен, — упрямо начал Хебстер, глядя на женщину в упор. — Поскольку вы утверждаете…
Женщину мучительно передернуло, после чего она уселась прямо на полу. И улыбнулась Хебстеру. Обнажившийся, полный гнилых зубов рот придал этой улыбке блеск потухшей звезды.
Хебстер прочистил горло и приготовился предпринять еще одну попытку.
— Если вам так уж приспичило с именами, — вдруг произнес мужчина постарше, — можете называть меня Ларри.
Президент «Хебстер секьюрити» встряхнулся и заставил себя выдавить «Благодарю вас», что получилось у него несколько неуверенно, но без особого удивления. Затем он перевел взгляд на более молодого спутника Ларри.
— Можете называть меня Тесеем, — печально произнес парень.
— Тесей? Отлично!
Одно можно было сказать с уверенностью о перваках — если уж удалось их расшевелить, то дальше все шло, как по маслу. Однако Тесей? Как это характерно для перваков! Очередь теперь за женщиной, и можно начинать.
Взоры всех обратились к женщине, даже Грета глядела на нее с таким любопытством, какое не мог скрыть наведенный в салоне красоты глянец.
— Имя, — шепнула, как бы рассуждая вслух, женщина. — Подыщите мне имя.
«Боже! — мысленно простонал Хебстер. — Не хватало только еще этой задержки».
Ларри, очевидно, тоже решил, что уже и без того достаточно много времени потрачено зря.
— Почему бы тебе не называть себя Мо? — предложил он женщине.
Парня — теперь это был Тесей — тоже, похоже, заинтересовала данная проблема.
— А чем плохое имя — Бродяга? — спросил он, стараясь помочь женщине.
— Или, может быть, Глория? — теряя терпение, взмолился Хебстер.
Женщина задумалась.
— Мо, Бродяга, Глория, — произнесла она, как бы рассуждая вслух. — Ларри, Тесей, Зайденхейм, Хебстер, я. — Со стороны могло показаться, что она проводила перекличку.
Теперь от них можно ожидать чего угодно, понял Хебстер. Но, по крайней мере, с их стороны больше уже не ощущалось чванливого высокомерия — они снизошли до того, чтобы изъясняться на понятном ему языке, отказавшись не только от тарабарщины, но даже и от насмешливо двусмысленного наречия, что было еще хуже. Нет, что ни говори, но сейчас они выражались понятно, — конечно, в определенной мере.
— Ради успеха данного обсуждения, — объявила в конце концов женщина, — зовите меня… зовите меня… Мое имя — Лузитания [1].
— Отлично! — возопил Хебстер, выпустив на волю слово, которое так долго вынужден был удерживать на кончике языка. — Отличное имя. Ларри, Тесей и… э… Лузитания. Чудесная компания. Просто великолепная. А теперь — ближе к делу. Вы ведь по делу сюда пришли, насколько я понимаю?
— Верно, — согласился Ларри. — О вас мы прослышали от тех двоих, которые побывали в Нью-Йорке месяц тому назад. Они немало о вас рассказывали, когда вернулись в Аризону.
— Серьезно? Что ж, я на это и надеялся.
Тесей соскользнул со стула и присел на корточки рядом с женщиной, которая делала какие-то странные движения руками, словно отгоняя что-то от себя.
— Они говорили о вас, — повторил он. — Они сказали, что вы хорошо обращались с ними, что вы выразили им максимальное уважение, на которое только способны. Они признались также, что вы их крепко обжулили.
— Ну вы даете, Тесей, — тут Хебстер развел руками, сверкнув наманикюренными ногтями. — Я же бизнесмен.
— Вы — бизнесмен, — согласилась Лузитания и как-то бочком, воровато оглядываясь, поднялась на ноги, не переставая усиленно размахивать обеими руками у себя перед лицом, как бы отгоняя нечто невидимое. — И вот мы здесь, вот на этом месте, в этот данный момент. Вы можете заполучить то, что мы принесли, но вам придется заплатить за это. И даже не думайте, что вам удастся объегорить НАС.
Сложив ладони вместе, она опустила их к талии. Затем внезапно разомкнула, и из них выпорхнул небольшой орел. Лихорадочно хлопая крыльями, он устремился вверх к люминесцентным панелям на потолке. Его полету мешал тяжелый полосатый щит, прикрепленный к груди пучком стрел, которые он держал в когтях одной из лап. Другая лапа сжимала оливковую ветвь. Орел повернул несоразмерно маленькую, совершенно лишенную перьев голову и, широко разинув клюв, глянул в сторону Хебстера, а затем начал быстро опускаться к ковру. В тот самый момент, когда он должен был удариться о пол, он исчез так же неожиданно, как и появился.
Хебстер закрыл глаза, пытаясь себе представить полоску материи, выпавшую из клюва орла, когда он повернул голову и открыл рот, и исчезнувшую вместе с ним. На ней были написаны какие-то слова. Хебстеру не удалось разглядеть каждую букву, но он мог поклясться, что в целом надпись гласила «Е плюрибус юнум» [2].
Хебстер был настолько же в этом уверен, насколько убежден в необходимости отнестись к тому, что произошло, с таким же равнодушием, с каким взирали на это перваки. Профессор Клейнбохер заметил как-то, что перваки — ментальные алкоголики. Вот только для чего им так нужно заражать всех остальных приступами белой горячки?
Он открыл глаза.
— Ладно. Так что там у вас в продаже?
На некоторое время воцарилось молчание. Тесей, казалось, забыл, что он здесь излагал всего лишь минутой раньше. Лузитания с надеждой глядела на Ларри.
Ларри почесал правый бок сквозь плотную провонявшуюся одежду.
— Мы можем, например, предложить безотказный метод обезоружить любого, кто пытается применить метод «Редукцио ад абсурдум» [3] к любому предложению, которое вы выдвинете.
Он самодовольно зевнул, чопорно прикрыв рот, и принялся чесать левый бок.
Хебстер улыбнулся: он чувствовал, как у него поднимается настроение.
— Нет. Мне это ни к чему.
— Так уж и ни к чему? — Ларри попытался сделать удивленный вид, затем повернул голову сначала в одну сторону, потом в другую, украдкой взглянув на Лузитанию.
Та вновь улыбнулась, но тут же повалилась на пол и стала дергаться всем телом.
— Ларри все еще изъясняется не на том языке, который был бы вам понятен, мистер Хебстер, — проворковала она с нежностью, на которую была бы способна разве что заводская сирена, вздумавшая выразить кому-нибудь свою благосклонность. — Мы явились сюда кое с чем, в чем вы — мы в этом нисколько не сомневаемся — крайне нуждаетесь. В самом деле. Крайне нуждаетесь.
— Вот как?
«Они в точности такие же, как и те два первака, — возликовал в душе Хебстер. — Они понятия не имеют, что ценно, а что — нет. Скорее всего, этого не ведают и их повелители. Что ж, коль это действительно так — кто же станет заниматься бизнесом с пришельцами?»
— У нас есть… — Лузитания принялась тщательно нанизывать одно слово за другим в трогательной попытке достичь театрального эффекта, — …новый оттенок красного цвета, а также полный набор тех цветовых эстетических ценностей, источником которых является этот единственный оттенок красного цвета, мистер Хебстер. Подумать только, как может пригодиться художникам-абстракционистам подобное многообразие цветовой гаммы…
— Не уговаривайте меня, леди. Тесей, теперь вам, как мне кажется, захотелось попытать счастья?
Тесей все это время хмуро разглядывал участок ковра под письменным столом Хебстера. И в конце концов откинулся назад, словно удовлетворенный увиденным. А Хебстер как раз в это самое мгновенье почувствовал, что исчезла противодействующая сила пружины под его правой ступней. Каким-то образом Тесею удалось узнать о существовании вмонтированного в пол потайного подпружиненного рычага особого аварийного выключателя — и он непонятно как, удалил его.
Он изъял его, не вызвав соответствующего срабатывания аварийной сигнализации, в цепь которой был включен контакт этого выключателя!
Из глоток перваков исторглись самодовольные смешки и тарабарская скороговорка. Теперь они все знали о том, что проделал Тесей и каким образом Хебстер пытался обезопасить себя. Тем не менее, они не были разгневаны — и даже не очень-то ликовали.
Попробуй-ка понять поведение перваков!
Впрочем, особенно сокрушаться по этому поводу не стоило: ценой, которую приходилось платить за налаживание взаимоотношений с подобными типами, были лишь неприятные ощущения в желудке, но зато наградой…
Внезапно его посетители снова обрели деловой вид.
1
«Лузитания» — название трансатлантического лайнера, пущенного на дно вместе со всеми пассажирами торпедировавшей его немецкой подводной лодкой во время первой мировой войны.