За долгую зимнюю ночь отряд отмахал от линии фронта более тридцати километров и оказался в лесах в 14 километрах западнее Истринского водохранилища.
Шедший впереди охранения лыжников командир взвода старший лейтенант Алексеев остановился.
— Я, кажется, слышал выстрел из ружья, — доложил он командиру отряда.
— Мне тоже так показалось, — подтвердил тот, останавливаясь и опираясь на лыжные палки. — Но, может, это дерево треснуло на морозе или лед на реке?
— Не похоже…
— Значит, выстрел, но чей? Кто в такую пору на охоту ходит! Надо проверить.
— Есть! Сейчас сделаем круговой досмотр.
— Хорошо. Действуйте, а мы малость передохнем.
Командир взвода укатил с группой лыжников в ту сторону, откуда донесся выстрел. Вернулся он довольно быстро и привел с собой низенького, юркого, при бороде-лопате, старика со старенькой тулкой-курковкой.
— Вот он — стрелок, — кивнул на старика Алексеев. — Крестится, божится, что не он палил, а левый ствол порохом пахнет. Свеженьким.
— Истинно так… Вот крест господний, — махнул рукой перед лицом дед. — Зачем мне ночью пулять? Рази я сдурел, господин хороший?
— Ты что, очумел, старик, — вытаращил глаза Алексеев. — Что за господин?
— А кто вас знает, как вас величать. Много счас всяких разных в лесах скрывается. А что не стрелял, то не стрелял.
— Не верьте ему, товарищ командир, — настаивал Алексеев. — Выстрел свежий. Он стрелял. Пусть признается. Может, сигнал кому подавал. Немцам или полицаям…
Старик сорвал с головы шапку, в снег:
— Мать честная! Кажись, свои! Ей-богу свои! А я-то думал, чужаки какие переодетые. Наши ведь на восток ушли, под Москвой вон, бьются. А тут свои! Вот радость! Вот диво! Аль ужо расколошматили фрица? Назад его поперли?
— Пока нет, старина, — сказал Шевченко. — Но попрем, погоним, дай срок… И все же зачем стрелял, дед? Сам-то кто будешь?
— Лесник я, дорогой товарищ командир, здешний, тутошний. При этом лесном массиве. Пытаюсь отпугивать вшивую погань от своего кордона. Ночью я постреливаю в местах разных, днем бабка. Закурить у вас не найдется?
Огнивцев достал пачку махорки, сложенную мелким квадратиком газету, протянул старику:
— Угощайтесь.
— От спасибо! Без курева беда. Весь самосад пришлось раздать отходящим красноармейцам… С горя, с досады люто курили… А газетку приберегу. Она поценнее курева будет. Изголодались по слову человечьему. Немцы невесть что брешут: и Москву они вроде взяли, и Красная Армия, дескать, разбита и то и се. Голова идет кругом. А тут газета…
— Не жалей, дедушка, кури. Газетку я тебе целую дам, свежую.
— Ну, спасибочки, так спасибочки.
— Где ваша избушка или, как вы называете, кордон? Далеко? — спросил начальник штаба старший лейтенант Ергин, достав из планшетки карту и освещая ее фонариком.
— Полверсты, не боле.
— Дом большой, тепло, обогреть бойцов можно?
— Тепло-то тепло и места много, да только боязно вас к себе вести. А ну как по лыжному следу кинется фашизье и застукает вас, как миленьких. Не прощу себе вовек…
— Какой след, старина? В такую метелюгу. До утра все заметет, замаскирует. Да и гарнизонов поблизости немецких нет. И если бы они и были, по такому снегу до нас не скоро доберутся. Им в такую стужу и вьюгу не до нас.
— И то верно, — живо согласился старик. — Метелица расчудесная… Прошу на обогрев, гостечки желанные. И радость от вас и мне хоть одну ночку будет поспокойнее. А то все брожу, как бирюк, сторожу, в белый свет пуляю…
— Но толк-то хоть есть? — спросил Огнивцев, надевая лыжи.
— А как же! Очень даже имеется. Как-то с полмесяца тому назад катил на кордон мотоцикл с двумя солдатами. Ну, зачем катили, дело звестное. Они мастаки пожрать за чужой счет. Видать, Гитлер-то не дюже кормит… Ну, только повернули с большака к моему кордону, забуксовали в снегу, а я тут как тут. Саданул из-за кустов с двух стволов сраз, так их как ветром сдуло. На одной колесе крутнулись, и дай бог ноги. Видно, партизан боятся! Где-то битыми были…