Батальон не мог сразу брать с собой тяжелое оружие — орудия, танкетки. Быстроту «первого броска» ничто не должно стеснять. Высадку должна поддержать артиллерия с нашего берега. Поддержать не только на том участке, где будут нанесены секретные линии удара, но и на широком фронте, чтобы сбить с толку противника и распылить его внимание.
Букреев посещал артиллеристов и советовался с ними. На Тамань ушли гаубичные и пушечные артиллерийские полки, батареи подвижного дивизиона, известные расчеты офицеров Исаюка, Гарматы, Андрианова… Но оставались береговики — опытные люди, понимавшие, чего хотел от них Букреев. Для широкого артиллерийского наступления нужно много пушек. Сотни стволов должны быть направлены на противника. Кроме того, должно быть и нападение с воздуха. Букреев понимал, что успех десанта зависел не только от подвига группы моряков, но и от объединенных усилий армии, флота и авиации. Порвется одно звено в этой цепи, и может рухнуть в море протянутая через пролив цепь. Летчики и артиллеристы должны точно знать, где находятся люди десанта. Поэтому надо укрепить связь, сигнализацию.
Батальон брал с собой все, что нужно: телефонные аппараты, кабель, радиостанцию. Но нежная аппаратура «высшей связи» (как называли на фронте радиотелефонную связь) могла быть повреждена — ведь немного нужно, чтобы вывести ее из строя. Поэтому на вооружение поступала дублирующая система «низшей связи»: свистки, условные оптические сигналы и проч. Батраков и Баштовой рекомендовали установить связь внутри боевых групп — рот и взводов.
…В день отдыха роты направлялись в гарнизонную баню. Наконец-то бойцы шли по улицам города налегке. Молодые люди, с которых было снято бремя оружия, расправили плечи, повеселели.
Наблюдая за своими людьми, Букреев вспомнил почти забытого им майора Тузина. Он ушел из батальона незаметно, заместителем начальника в какую-то тыловую часть. Букреев припомнил его суждения о сложности роли командира в отряде морской пехоты и невольно подумал о своей морской фуражке, притронулся к ней рукой.
Батраков стоял рядом с ним, влюбленно посматривая на своих «орлов». На его голове была все та же фуражка с цветным околышем. Букреев рассказал Батракову свой разговор с Тузиным о «маскараде». Батраков внимательно слушал комбата.
— Чепуха! Что тот Тузин понимал?
— Но вы-то… носите пехотную фуражку, — заметил Букреев.
— Я? — Батраков расплылся в улыбке. — Ко мне так привыкли. Вроде военной хитрости: красный околышек во время боя видней.
— Для противника?
— Чепуха — для противника! Для противника я не стал бы стараться. Для своих… Ведь у нас ни погон не бывает на ватниках, ни других различий. А в бою все так закоптятся, так становятся друг на друга похожи, что отличить невозможно. Вот тут и нужно отличие. У меня — околыш.
— Вот оно что! Тогда меня могут с кем-нибудь спутать, — пошутил Букреев.
— Кому надо — не спутает.
Таня, уже принятая в батальон, шла рядом с командиром пулеметного взвода Горленко. Девушки гарнизона имели свой банный день, но как медицинская сестра она должна была, проводив роту, дежурить на санитарном посту.
Таня и Горленко служили раньше в 144-м батальоне.
— Они вместе сражались на перевале, — сказал Батраков.
— Вот оно что! Не знал…
— Такие подробности сразу и не узнаешь, — ответил Батраков, с восхищением вслушиваясь в грянувшую песню:
— Слышите? Это, пожалуй, получше «Софьи Павловны».
— Новая песня?
— Новая… Яровой сам роту подучил. Хороший он парень, этот Яровой.
Матросы пели:
Глава одиннадцатая
Ночью Букреев обходил казармы батальона. Он шел уверенными шагами хозяина по выскобленным до желтизны полам коридоров и делал кое-какие замечания дежурному, старшему лейтенанту Цибину. Манжула неслышно двигался за ними.