— Я так и думал, — сказал я, нисколько не покривив душой: при всей парадоксальности его ответ меня совсем не удивил. Однако то, что он сказал далее, всё же заставило вновь засомневаться во вменяемости профессора:
— Земля просто заболела или что-то в этом роде.
— Боюсь, что опять вас не понял, — проговорил я, стараясь выглядеть максимально серьёзным.
— Всё очень просто. Наше открытие влечёт за собой, по меньшей мере, два вывода. Первый: как ты уже, наверно, догадался, это тот факт, что структуры времени можно применять практически к любому процессу или явлению, происходящему на Земле. Будь то климатические изменения, историческое развитие общества — всё, что угодно. Второе… Как бы тебе это объяснить? — профессор задумался. — Меня тогда поразило: что всё это значит? Если любой процесс можно описать при помощи структур времени, то какова природа этих процессов? Почему все они подчиняются общим законам? Не умозрительным правилам, не абстрактным понятиям, а вполне конкретным законам, которые описывают вполне конкретные величины.
— Эти процессы являются частью некоего общего процесса? — ответила Зоя. — И этот общий процесс развивается исходя из правил структур времени, поэтому и подпроцессы, такие как изменения климата, тоже подчиняются структурам?
— Да, это наиболее логичный вывод, — согласился профессор. — Но что это за процесс такой?
— Земля как единый организм, — догадалась Зоя.
— Верно, — вновь кивнул профессор. — Оценка масштабов явления неизменно приводит к такой категории как мир в целом. Земля живая. И живёт она по правилам, описанным в структурах времени.
— С ума сойти! — единственное, на что меня хватило.
— Но это ещё полбеды, — самодовольно продолжал профессор.
Я вздрогнул. «Куда уж ещё-то? — подумал с тревогой. — Может, хватит сенсаций?» Однако вслух, разумеется, ничего не произнёс.
— Рассуждения о Земле как о едином организме привели меня к ещё более важной проблеме: какое место в этой системе отводится человеку и вообще разумной жизни? Кто мы — мелкие паразиты или любимые дети Земли? Избалованные, разжиревшие, но всё-таки любимые.
— И к каким выводам вы пришли? — спросил я.
— Пока ни к каким. Сейчас я только начинаю разрабатывать эту тему. Тот факт, что люди, как и некоторые другие высокоразвитые существа (кошки, собаки, дельфины) обладают некоторым количеством особого вида энергии, уже ни у кого не вызывает сомнения. Гораздо интереснее было бы узнать, что это за энергия, с чем её едят, каково её значение в жизни Земли. Одна из форм существования материи, либо же важнейшая её составляющая? Ноосфера как орган единого организма или раковая опухоль на теле престарелого умирающего существа?.. Знаешь, Брэд, безумцы от астрономии и физики хотят поставить один любопытный эксперимент: попытаться из космоса сфотографировать Землю в спектре этой самой разумной энергии — сейчас её называют ноовеществом. Для этих целей на одной из околоземных станций смонтируют специальную установку и будут наблюдать за планетой. Любопытнейший, надо сказать, проект, с большим интересом слежу за его развитием.
— М-да, — задумчиво протянул я, — поистине, сфера ваших интересов не знает границ.
Профессор рассмеялся. Он хотел ещё что-то добавить, но потом передумал.
Мы замолчали, повисла пауза. В этой паузе была некоторая напряжённость. Кажется, разговор подошёл к концу, но не хватало ещё чего-то, нужна была некая финальная, обобщающая мысль, но никто не мог её сформулировать.
Уверен, профессор готов говорить часами, тема, которую мы обсуждали, необъятна и всецело его увлекает. Однако лично мне сказанного было более чем достаточно. Мой мозг дымился, плавился, не в силах переварить услышанное.
Зоя тоже казалась вполне удовлетворённой. Для одного вечера хватит. За ночь её разум усвоит полученную информацию, утром Зоя встанет со свежей головой и с новыми силами продолжит нелёгкие, но такие интересные изыскания.
— Мне кажется, Брэд, ты должен мне что-то сказать? — наконец спросил профессор, хитро, исподлобья глядя на меня.
Я встрепенулся. Фраза была неожиданной.
— Да, профессор… — замямлил я. — Дело тут весьма щекотливое… Не знаю, с чего начать… — И замолчал в нерешительности.
— Ну, хорошо, Брэд, — сказал профессор, — не буду тебя мучить. Нет никакого желания доставлять тебе хлопоты. Я могу сам позвонить директору института… И не только ему…
Профессор посмотрел настолько многозначительно, что мне вдруг показалось, что он обо всём знает.
Глава 25. Неразрешимая дилемма
Я не мог уснуть. Я сомневался. Долго ворочался в кровати, прислушиваясь к звукам ночи. Мерещилось, что дом дышит своей жизнью, что он — живое существо, которое не подчиняется нашим законам и правилам. А ещё казалось, что это существо мне совсем не дружественно, враждебно.
Разумеется, ощущения были навеяны недавним разговором. Обсуждаемая тема поразила меня, мобилизовала воображение, которое в своих играх рождало бредовые образы и идеи.
В соседней комнате спала Зоя. Она тоже долго не могла успокоиться. Я слышал, как она ходит по комнате, слышал неровную поступь человека, охваченного тяжёлыми размышлениями. Именно тяжёлыми, ведь я не сомневался в том, что Зоя переживает больше не из-за открытия профессора, а из-за несостоявшегося разговора между нами. Временами из её комнаты доносились резкие звуки — вероятно, Зоя переставляла стул с места на место. Я представлял себе, как она садится возле окна, смотрит в звёздное небо, плачет и что-то тихо шепчет. Иногда даже казалось, что слышу её приглушённый голос и негромкие отрывистые всхлипывания. Но, разумеется, мне это только казалось.
Ближе к полуночи в её комнате воцарилась тишина, и я решил, что Зоя всё-таки смогла уснуть.
Через узкий коридор напротив располагалась комната профессора. И он тоже не спал. Профессор Тельман работал — я слышал, как он перебирает бумаги, периодически встаёт, расхаживает по комнате, половицы под ногами громко скрипят, а профессор бормочет себе под нос. Если бы не один и тот же голос, то можно было бы подумать, что разговаривают два разных человека — настолько эмоционально и на разные лады профессор обсуждал сам с собой волновавший его вопрос. Временами чувства подшучивали надо мной, однако, прислушавшись, каждый раз различал только один голос — голос профессора.
Вскоре и он тоже затих.
А я не мог уснуть. Лежал в кровати, ворочался с бока на бок и думал.
Думал о том, что женщины, даже самые умные, всегда идут на поводу у эмоций. Пытаясь решить какую-либо проблему, они могут всесторонне её изучить, досконально проанализировать данные, однако всё равно в итоге поддадутся чувствам и упустят самый важный момент. Такова их природа, просто — особенность женской психологии, и в этом нет ничего удивительного.
Дейдра — в высшей степени спокойная и уравновешенная личность — правильно прочла мою карту и увидела мою двуликость. Инстинкт собственника взыграл, она расценила мою двойственность как потенциальную угрозу нашему с ней союзу и благополучию — не без основания, следует заметить. Однако стал бы я давать волю чувствам, допустил бы развитие отношений с Зоей, если бы не был уверен, что между мною и Дейдрой всё кончено, если бы знал, что дома меня ждут, что есть к кому вернуться? Дейдра сама порвала, сожгла мосты, и таким образом развязала мне руки. Это не поиск самооправданий, а констатация факта.