ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Молодой клерк открыл дверь и объявил:
– Мисс Тавернер…
Милдред Тавернер, заглянув в дверь, оглядела комнату и стоящие в ней стулья, затем вошла с видом одного из первых христиан, вступающих в мир. Вряд ли вид Джона Тейлора мог вызвать нервный трепет даже у самой застенчивой жертвы, но мисс Тавернер сразу поспешно начала что-то объяснять и извиняться. Поэтому было весьма сомнительно, что она успела заметить его круглое лицо, лысую голову или любые другие особенности его внешности, которые могли иметь успокаивающее воздействие.
– О, господи… я не собиралась приходить первой. Вы хотите сказать, что до сих пор никто еще не пришел? Я даже не думала… я хочу сказать, что ожидала увидеть своего брата, – он позвонил мне и сказал, чтобы я была здесь ровно в половине. Ничто не раздражает его так, как ожидание, и я всегда спешу, хотя это бывает нелегко. Если, конечно, мои часы не убегают вперед – это иногда случается, когда стоит теплая погода, но не в такой день, как сегодня. Кроме того, я знаю, что опоздала на пять минут, потому что у меня порвался шнурок ботинка как раз тогда, когда я уже собралась выходить из дома, поэтому я никак не думала, что буду первой.
Она вложила свою вялую руку в руку Джона Тейлора, и он заметил, что на ней надеты весьма странные перчатки – одна черная, а другая темно-синяя. На кончике указательного пальца черной перчатки была дырка.
Садясь на один из девяти стульев, она уронила сумку, из которой тут же вывалились связка ключей, карманная расческа, маникюрные ножницы, бутылочка с таблетками аспирина, три карандаша, пара смятых счетов и сомнительного вида носовой платок. Она суетливо запихнула все обратно, даже не пытаясь разложить все поаккуратнее, в результате чего сумка раздулась и никак не хотела закрываться.
Джон Тейлор с интересом наблюдал за представлением. Он надеялся, что Джекобу все хорошо видно. Сам бы он ни за что не выбрал Милдред Тавернер, но он не знал, что задумал Джекоб и для чего собрал именно этих родственников. На вид мисс Тавернер было около сорока пяти лет. Она была длинная и жилистая, слегка горбилась. Ее светлые рыжеватые волосы напоминали ему волосы Джекоба: такие же ломкие на вид и торчали в разные стороны из-под совершенно не шедшей ей шляпки. Она старалась не поднимать на него свои довольно бесцветные глаза. Лицо было удлиненным и бледным, а брови совершенно незаметны. Она была одета в темно-синий жакет и юбку, общий вид которых давал повод подумать, что раньше их носил кто-то другой: юбка чуть провисала сзади, а жакет слегка задирался спереди. Шея ее была замотана в клочковатый шерстяной шарф в розовую и голубую клетку.
Рассмотрев все это, Джон Тейлор вежливо улыбнулся и сказал:
– Ну хорошо, мисс Тавернер, все просто прекрасно. Мы можем начать, пока другие не подошли.
Он взял в руки листочек с генеалогическим древом, на котором были написаны имена восьми детей Джереми Тавернера и их потомков, и рассмотрел его.
– Мистер Джекоб Тавернер хочет, чтобы я кое-что обсудил с каждым из вас. Вы являетесь потомком….
О, моим дедом был Мэтью – второй ребенок. Старшим был Джереми, названный в честь отца. – Она резко замолчала, взглянула на него и отвела глаза. – О Боже, я хорошо знаю генеалогическое древо своей семьи. У старого Джереми было восемь детей: Джереми, Мэтью, Марк, Мэри, Люк, Джоанна, Джон, Эктс. А Мэтью – это наш дед, мой и моего брата Джеффри. Он стал строителем и подрядчиком и хорошо преуспел в жизни – был довольно богатым и весьма уважаемым человеком, хоть и сектантом, а я, конечно же, принадлежу к англиканской церкви. Дед оставил все дела после себя в хорошем состоянии, но моему отцу не повезло. – Она вздохнула и поправила свой ужасный шарфик. – После его смерти мы оказались в весьма стесненных обстоятельствах, поэтому я стала работать у подруги в мастерской, занимающейся вышивкой, в Стритхэме. Джеффри это не понравилось, но что же нам оставалось делать? Во время войны я не была мобилизована, так как у меня слабое сердце. Конечно, Джеффри очень умен – ведь на государственной службе иначе нельзя.
Дверь открылась, и в комнату вошел Джеффри Тавернер.
Глядя через специально оставленную щель, Джекоб Тавернер рассматривал своего кузена Джеффри. Похож на свою сестру и в то же время не похож. Оба светлые, худые, обоим около сорока лет, но сестра напоминала жеваную веревку, а брат вполне сошел бы за интересного мужчину. Он был на несколько лет моложе сестры. Но если сестра была увядшей женщиной, то он держался прямо и был довольно хорошо сложен. Когда он подошел к столу, выражение его лица сменилось с официального, но вежливо-приветливого при обращении к Джону Тейлору, на явно раздраженное, когда его взгляд упал на сестру.
Она тут же пустилась в объяснения и извинения:
– Я думала, что ты уже здесь. Я совсем не собиралась приходить одна – я правда очень расстроилась, когда поняла, что пришла первой. Конечно, как очень мило сказал мистер Тейлор, кто-то же должен быть первым… но я ни за что бы не вошла сюда, только я задержалась, когда выходила из дома, и поэтому думала, что опоздала. Мои часы…
Джеффри сказал суровым тоном:
– Твои часы всегда идут неправильно.
Он уселся на стул и обратился к мистеру Тейлору:
– Я не совсем понимаю, зачем нас пригласили сюда. Я ответил на объявление, содержащее просьбу к потомкам Джереми Тавернера, скончавшегося в 1888 году, написать сообщение на определенный абонентский ящик. После обмена несколькими письмами мы с сестрой были приглашены сюда на сегодня. Первое письмо я отправил, как уже сказал, на абонентский ящик. Ответ, который я получил, не был подписан, поэтому сразу же хочу сказать, что мне хотелось бы знать, с кем я имею дело.
– Конечно, мистер Тавернер. Вы имеете дело со мной.
– А кого вы представляете?
– Мистера Джекоба Тавернера, являющегося сыном старшего сына Джереми Тавернера.
Похоже, что Джеффри обдумывал полученный ответ. Затем он сказал:
– Очень хорошо – я здесь. И в чем же дело?
Джон Тейлор покрутил карандаш.
– Мой клиент сообщил мне, что ваши ответы вполне удовлетворили его в том, что касается вашей подлинности.
– Да, мы отправили ему копии наших свидетельств о рождении и брачного свидетельства наших родителей.
– Мне поручено уточнить еще кое-какие детали. Вы, как я понимаю, являетесь внуком Мэтью Тавернера, второго сына Джереми.
– Да, это так.
– Вы его помните?
– Меня уже спрашивали об этом. Я ответил, что помню. Мне было около двенадцати лет, когда он умер. Моя сестра немного старше.
– Я помню его очень хорошо, – сказала Милдред Тавернер. – У него был жуткий характер до тех пор пока его не хватил удар, но потом он стал намного приятнее. Он часто рассказывал разные истории о старой гостинице и давал нам мятные конфеты из жестяной коробочки – такие кругленькие и полосатые.
Молодой клерк снова открыл дверь, что-то невнятно пробормотал, но был оттеснен в сторону. В комнате появилось нечто яркое, принесшее с собой струю аромата дорогих французских духов. Нечто очень высокое, очень элегантное и очень женственное надвигалось с легкой, но сияющей улыбкой. Темно-голубые глаза с потрясающими ресницами остановились на Джоне Тейлоре. Глубокий мелодичный голос произнес:
– Я должна представиться – леди Мэриан Торп-Эннингтон. Никто никогда не пишет мою фамилию правильно, и это совершенно неудивительно. Я всегда говорю Фредди, что он должен опустить одну из частей фамилии, но он говорит, что не может из-за того, что родственники, которые, возможно, собираются оставить ему в наследство деньги, могут обидеться и исключить его из своих завещаний. Поэтому мне все время приходится объяснять, как эта двойная фамилия пишется, например, что в слове Эннингтон рядом стоят две буквы «н».