«Не беда ли стряслась?» — обеспокоенно подумал он, но тут же сообразил, что, если бы стряслась беда, гонец давно был бы в Чернигове. Значит, просто княгиня не выздоровела.
Так он шел по переходу широким и торопливым шагом, когда увидел в конце его княгиню и рядом с ней веснушчатую Панку, державшую под мышкой обтянутую алым шелком подушку.
Кочкарь склонился перед княгиней, Панка тут же шмыгнула в боковую дверь.
— С приездом тебя, воевода, — сказала Васильковна низким грудным голосом, прерывающимся от волнения. — Какие вести привез от князя?
— Вести худые, — сразу сказал Кочкарь. — Но князь в добром здравии и велел тебе низко кланяться.
— Какая же спешка случилась, ежели бросил ты князя, а сам в Киеве?
— Князь Игорь попал к Кончаку в полон, и половцы пожгли в порубежье наши города и села. Нынче кличет Святослав князей, чтобы идти с ними против поганых. Сам он остался у Ярослава в Чернигове, а я прибыл собирать войско.
Он говорил так и разглядывал княгиню, которая показалась ему помолодевшей — и полнота с нее сошла, и на лице разгладились морщинки. Только в глазах мутным облачком повисла усталость, так это от болезни и скоро пройдет.
Но вечером, когда они остались одни, когда ласковые слова были все сказаны, а свечи, оплывая воском, догорали на столе, он вдруг понял, что усталость эта не пройдет, что княгиня больна и что не дождь, на котором она промокла, виновник ее болезни, а годы, стремительно уносящие и былую красоту ее и здоровье.
Княгиня говорила медленно, через силу, ей не хватало дыхания, и она невольно протягивала руку к груди, словно стараясь помочь ей вобрать в себя побольше воздуха.
И Васильковна догадалась, что он знает о ее недуге и что румяна, которыми она старательно натирала свое лицо, со дня на день ожидая его приезда, не в силах скрыть того, чего уже не скроешь никакими румянами. И потухающий взгляд Кочкаря пронзил ее всю острой болью.
Она отвечала ему тихо и грустно, свыкшись с тем, что должно случиться. И зеркала не врали ей, потому что лицо Кочкаря говорило о том же.
С утра Кочкарь ушел к собранным на совет боярам и тысяцким, и Васильковна осталась одна. Она сидела на постели, смотрела на разгорающийся за окнами рассвет, слушала щебетанье ласточек, свивших гнездо под карнизом терема, но ничто уже не радовало ее, не наполняло счастливым ликованьем, как это бывало раньше, в годы ее молодости, и еще совсем недавно, когда она плыла в Новгород, ревновала Кочкаря и думала о встрече с ним.
Теперь в ней поселились усталость и покой. Не хотелось вставать с постели и двигаться, не хотелось, как прежде, спешить на кухню, чтобы поторопить девок и заодно понюхать, что варится в котлах и жарится на огромных черных сковородах, не хотелось поспешить на зорьке в мовную избу, похлестать бедра крепкими вениками, вдохнуть пахучего пару, сполоснуть лицо настоянной на травах водой, чтобы потом сесть перед зеркалом, распустить по плечам косу и любоваться выступившим на щеках молодым и свежим румянцем.
Она ощущала свое тело, как бремя. И медленно текущие дни не оставляли больше надежды.
Кочкарь вернулся в Чернигов к концу недели. Прощаясь с Васильковной, он улыбался через силу и прятал глаза.
5
Пока еще стояла хорошая погода, пока еще не пошли дожди и не раскисли дороги, пока еще не оправились после разгрома Игоря русские князья, Кончак спешил закрепить победу.
Предстоящий поход сулил большую добычу. Однако идти на Русь один Кончак не решался. Он пригласил к себе хана Кзу, алчного и коварного человечка с большой головой и тоненькими кривыми ножками, с которым их связывала давняя дружба и давняя вражда — и тот и другой мечтали о первенстве среди половецких племен.
Кончак послал ко Кзе гонца и ждал ответа. Вместо ответа хан явился сам.
Уже полчаса они сидели друг против друга на широком ковре, пили кумыс и молчали.
Кза знал о предложении Кончака, его передал ему гонец, и Кончак ждал, когда заговорит гость. Но гость, кроме обычных приветствий, так и не произнес ни слова. Он пил большими глотками кумыс, ел, чавкая, поджаренную над костром конину и с любопытством смотрел на Кончака глубоко утопленными в глазницы узкими глазками.
И Кончак, сдерживая раздражение, начал первым. Он рассказал о победе над русскими, о пленении Игоря и предложил, не теряя времени, идти на Переяславль, где, как донесли ему лазутчики, сидел Владимир Глебович с небольшой дружиной.